Близнецы-тираны (ЛП)

Слова Джун, сказанные накануне, всплывают у меня в голове.

— Что ты говоришь? — Спрашиваю я, хотя не совсем уверен, что хочу это знать. Я знаю, когда Паркер лжет, и что-то подсказывает мне, что мне не понравится то, что он собирается мне сказать. Образ моего отца по-прежнему не запятнан, пока что. Но страдальческое выражение лица моего близнеца говорит о многом. Там есть что-то еще, еще одна часть истории, которую мне так и не удалось узнать.

— Скажи мне, Паркер. Я заслуживаю знать правду.

— Правду? — Он горько смеется. — Правда в том, что этот человек был гребаным слабаком. Боялся темноты. Боялся всего, что не было идеальной картинкой. Совсем как ты, Кейд.

— Я этого не боюсь. — Я пристально смотрю на него. — Я жил с этим всю свою жизнь, малыш.

— Не называй меня так. — Его голос злобный. — Никогда больше не называй меня так.

Я стону, проводя руками по волосам, а он смотрит на меня сверху вниз, мрачная улыбка тронула уголки его губ.

— Но на самом деле, ты прав. Давай пойдем к гробнице. Нам обоим нужно какое-то чертово завершение.

Я молча киваю, следуя за братом на улицу, где нас ждет гольф-кар, который мы использовали для передвижения по участку. Паркер ведет машину, а я сижу рядом с ним, размышляя обо всем. Через несколько мгновений мы подъезжаем к гробнице. Снаружи уже стемнело, темный полумесяц сияет над нами, освещая наш путь.

Паркер останавливает гольф-кар, и мы выходим. Атмосфера гнетущая, напряжение в воздухе ощутимо. Я хочу снова спросить его о Джун, но что-то мешает мне открыть рот.

— Мы скоро войдем, — говорит мне Паркер. — Но сначала нам нужно кое о чем поговорить.

— О чём?

— Июньская бабочка. — Я судорожно сглатываю, когда он произносит её прозвище, борясь с желанием сказать ему, чтобы он никогда не называл ее так. Он собирается осквернить прозвище, которое я ей дал.

— А что насчет нее?

— Я знаю, что ты влюблен в нее, Кейд. — Он ухмыляется моему удрученному выражению лица. — О, да ладно тебе. Это никогда не было секретом, не так ли? Я видел, как ты тосковал по ней в течение всех этих гребаных лет. Все знали.

— Кто тебе сказал?

— Это было очевидно. — Он небрежно пожимает плечами. Пока он говорит, я слышу слабый звук, но списываю его на плод своего воображения, не в силах разобрать слов. — Для всех, Кейд. Но это было неправильно. Все знали, что это неправильно, включая Рейчел. — Мое лицо вытягивается, и он смеется надо мной. — Удивлен, что я тоже знаю об этом? Мы с Рейчел были близки, помнишь? Она доверяла мне. Может быть, ей не следовало этого делать.

— Может быть, — бормочу я. — В любом случае, к чему ты клонишь?

— Вам с Джун никогда не суждено было быть вместе, — продолжает он. — Она принадлежит мне, а не тебе.

— Она не собственность, Паркер.

— Конечно, она моя. — Он легко смеется, и я борюсь с желанием придушить его.

Глядя на него сейчас, здесь, мне кажется, что я вообще никогда его не знал. Он как будто другой человек, что заставляет меня задуматься, всегда ли он был таким, скрывая от меня свою истинную сущность все эти годы.

— В этом, блядь, и суть, Кейд. Тебе нужно отойти в сторону. Ты должен позволить мне иметь свою собственную историю любви.

— Какая история любви? — Я прищуриваюсь, глядя на него. — Она не любит тебя, Паркер.

Но потом в моей голове звучат слова Джун. Она сказала, что трахалась с ним. Она сказала, что он был лучше меня. Возможно ли, что это правда? Что Паркер наложил лапу на мою девушку?

— Она полюбит, — уверенно продолжает он. — В конце концов, она это сделает.

— Это отвратительно. — Я недоверчиво качаю головой. — Ты не можешь заставить человека влюбиться в тебя.

— Это ты так думаешь. — Он смеется. — А теперь давай. Давай зайдем внутрь.

Он отпирает двери, ведущие в гробницу. Мы поднимаемся по лестнице. Внутри темно, но Паркер взял несколько свечей и зажег их, чтобы направлять нас. Мы почти дошли до подножия гробницы, когда я замечаю ее. Я чуть не спотыкаюсь о ее тело, распростертое у подножия лестницы, и мои глаза расширяются, когда я понимаю, что это она.

— Джун? — Я опускаюсь на колени рядом с ней, сердце колотится, когда я беру ее безжизненное, усталое тело на руки. — О, мой гребаный Бог, Джун?

— Это верно, — говорит Паркер. — Вот она. Ты хотел найти ее, не так ли?

— Ты гребаное чудовище, — выплевываю я, баюкая на руках бесчувственное тело моей бабочки. — Ты с ума сошел?

— Конечно, — смеется он. — Тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это, ты, жалкий кусок дерьма?

Я осторожно укладываю Джун и поворачиваюсь лицом к брату. Тот факт, что его лицо является зеркальным отражением моего, чертовски бесит, и мои руки сжимаются в кулаки по бокам, когда мы смотрим друг на друга.

— Ты думаешь, тебе это сойдет с рук?

— Нет, — смеется он. — Вот почему ты останешься здесь, а мы с Джун вернемся вместе.

— Ты не можешь держать меня здесь, — рычу я.

— О, я могу. — Он ухмыляется, такой чертовски уверенный в своем плане, что это только еще больше бесит меня. — Теперь ты Паркер. А я Кейд.

— Что? — Я сплевываю. — О чем, черт возьми, ты говоришь?