Близость

А она просто пожала плечами и сказала, что одна тюрьма ничем не лучше и не хуже, чем любая другая.

Затем я могла бы с чистой совестью покинуть камеру и проследовать к другой арестантке – тогда сейчас я была бы спокойна. Но слишком уж сильное любопытство возбуждала во мне Доус. Наконец я не выдержала и сказала, мол, одна из матрон сообщила мне – в самой сочувственной манере, разумеется, – что она совсем не получает писем…

Неужели это правда? – спросила я. Неужели за пределами тюрьмы у нее нет никого, кому небезразличны ее страдания здесь? Несколько секунд Доус пристально смотрела на меня, и я уже подумала, что сейчас в ней опять взыграет гордость. Однако потом она ответила, что у нее много друзей.

Друзья-духи, конечно. Она говорила мне про них. Но ведь должны же быть и другие, из прежней жизни на воле, которые тоскуют по ней?

Доус снова пожала плечами и промолчала.

– Разве у вас нет родных?

У нее есть тетушка-дух, которая иногда ее навещает, последовал ответ.

– Ну а живых друзей совсем нет, что ли?

Тут в ней, похоже, все-таки слегка взыграла гордость. А сколько моих друзей, интересно знать, стало бы навещать меня, попади я в тюрьму? Может, на воле она вращалась и не в самом благородном обществе, но уж во всяком случае не в мире «воров и проституток», как многие здешние женщины. А кроме того, она решительно не желает, чтобы ее видели в подобном месте. Ей предпочтительнее общаться с духами, нежели с людьми, которые лишь посмеялись над ней в ее «беде».

Последнее слово показалось мне тщательно выбранным. И я тотчас невольно вспомнила другие слова, написанные на табличке у входа в камеру: «Мошенничество и телесное насилие». Некоторые арестантки, которых я навещаю, находят утешение в возможности рассказать о своих преступлениях, осторожно заметила я.

– И вы хотите, чтобы я рассказала о своем? – быстро спросила она. – Пожалуйста, почему бы и нет? Разве только преступления-то никакого не было!

– А что было?

Доус потрясла головой:

– Была глупая девушка, которая страшно испугалась, увидев духа, и еще одна пожилая дама, которая страшно испугалась, увидев девушку, ну и умерла от потрясения. А вину за все возложили на меня…

Это я уже знала от мисс Крейвен. Почему же девушка испугалась? – спросила я. После небольшой заминки Доус ответила, что дух начал «грубиянничать», – именно такое слово и употребила. Дух начал грубиянничать, девушка грянулась на пол в нервическом припадке, а пожилая дама, миссис Бринк, увидев сие зрелище, испытала столь сильное потрясение…

– Оказалось, у нее была сердечная слабость, о чем я понятия не имела. Она лишилась чувств, а немного погодя умерла. Мы с ней дружили. Во все время суда никто об этом даже не вспомнил. Они поставили своей целью найти причину случившегося, какую-нибудь понятную для них причину. Мать девушки показала, что здоровью дочери был нанесен тяжелый вред, как и здоровью бедной миссис Бринк, и тогда всю вину приписали мне.

– Хотя на самом деле виноват был… э-э… дух-грубиян?

– Да, конечно!

Но какой судья, продолжала Доус, какие присяжные – если только они не набраны из числа спиритов, а Бог свидетель, как страстно она хотела, чтобы так и было! – какой судья и какие присяжные поверили бы ей? Они просто заявили, что дух ничего подобного сотворить не мог, поскольку духов не существует (здесь Доус состроила гримасу). И в конечном счете вменили ей мошенничество и телесное насилие.

Ну а девушка, спросила я, сама потерпевшая девушка – что показала в суде?

Во время сеанса она точно ощущала присутствие духа, ответила Доус, но позже начала сомневаться, под нажимом-то матери.

– Мать у нее очень богатая и наняла ушлого адвоката, который ловко выставил дело в нужном ей свете. Мой же адвокат оказался совсем никудышный, хотя все равно стоил мне всех моих денег… да, все деньги, что я заработала, помогая людям, просто улетели на ветер!

– Но если девушка и впрямь видела духа?..

– Не видела – осязала. Однако… в суде сказали, мол, осязала она всего лишь прикосновение моей руки.

Я и сейчас будто воочию вижу, как Доус складывает свои изящные руки вместе и пальцами одной медленно поглаживает красные шершавые костяшки другой.

Неужто же у нее не нашлось друзей, которые выступили бы в ее защиту? – спросила я, и она чуть скривила губы. О, друзей было много, и все называли ее «безвинной жертвой судебного произвола» – но только поначалу. Как ни печально говорить такое, но «даже в кругу спиритов» есть завистники, иные из которых превелико возрадовались ее унижению. Прочие же друзья попросту испугались. И когда в конце концов ее признали виновной, никто за нее не заступился…

Сейчас Доус выглядела очень несчастной, очень хрупкой и очень юной.

– Но вы настаиваете, что на самом деле виноват дух? – спросила я. Она кивнула. Кажется, я улыбнулась. – В таком случае страшно несправедливо, что вас посадили в тюрьму, а он остался на свободе безнаказанным.