Близость

На первом этаже я встретила мисс Ридли, ведущую по коридору арестанток, за приемом которых я наблюдала немногим ранее. Если бы не старшая женщина с синяком, я бы их не узнала: в казенных платьях и чепцах они выглядели совершенно одинаково. Я посмотрела, как за ними запирают решетки и двери, а потом отправилась домой. Здесь была Хелен, но мне совсем не хотелось с ней разговаривать. Я сразу поднялась в свою комнату и заперлась там. Немного погодя Бойд… нет, не Бойд, Бойд от нас ушла… а Вайгерс, новая служанка, принесла мне воды помыться. А недавно приходила мать со склянкой хлорала. В комнате так холодно, что зубы стучат. Вайгерс растопила камин недостаточно сильно, поскольку не знает, что обычно я засиживаюсь до поздней ночи. Но я намерена сидеть здесь, пока не придет сонливость. Я прикрутила лампу и время от времени кладу ладони на стеклянный абажур, чтоб согреть.

Медальон висит у трельяжа, единственный блестящий предмет среди скопления теней.

16 октября 1874 г.

Утром я пробудилась от страшного сна вся в смятении. Мне приснилось, будто отец жив; будто я глянула в окно и увидела, что он стоит на мосту Альберта, оперевшись о парапет, и с горечью смотрит на меня. Я выбежала и крикнула: «Боже мой, папа, мы думали, ты умер!» – «Умер? – переспросил он. – Я два года провел в Миллбанке. Меня поставили на ступальное колесо, и мои башмаки стерлись в пыль – вот, смотри». Он поднял сначала одну ногу, потом другую, показывая мне истрепанные башмаки без подметок и свои огрубелые сбитые подошвы, а я подумала: «Как странно, я ведь никогда прежде не видела папиных ступней…»

Нелепый сон – и совсем непохожий на кошмары, мучившие меня в первую неделю после смерти отца: в них я сидела на корточках у могилы и отчаянно пыталась докричаться до него сквозь свеженасыпанную землю. И по пробуждении мне каждый раз казалось, будто пальцы мои все еще перепачканы липкой землей. Сегодня же я проснулась, объятая страхом, и когда Эллис принесла мне воду для умывания, я нарочно задержала ее каким-то пустым разговором – однако спустя несколько минут она сказала, что мне следует заняться утренним туалетом, иначе вода остынет. После ухода служанки я подошла к трельяжу и окунула руки в умывальную чашу. Вода еще не совсем остыла, и зеркало запотело. Протирая его, я, по обыкновению, бросила взгляд на медальон… Но он исчез! Пропал неизвестно куда! Вчера вечером я повесила медальон рядом с трельяжем, а позже, кажется, подходила и вертела его в пальцах. Где именно он находился, когда я наконец легла спать, точно не помню (у меня нередко мутится память, после хлорала-то), но положительно уверена, что перед сном медальон не надевала, – с чего бы вдруг? Значит, он не мог сорваться с моей шеи и затеряться в простынях; а кроме того, я тщательно обыскала постель.

И вот теперь я весь день чувствую себя ужасно голой и ужасно несчастной. Я ощущаю утрату как сгусток боли у самого сердца. Я спрашивала про медальон Эллис, Вайгерс, даже Прис. Только матери ни словом не обмолвилась. Сначала она решит, что медальон стащила одна из служанок, а потом, когда осознает нелепость подобного предположения – ибо сама же говорила, что вещица очень уж простенькая, а в трельяже у меня хранятся куда более красивые и дорогие украшения, – так вот, потом она рассудит, что я снова заболела. Она ведь не может знать, никто не может знать, что медальон исчез таким вот загадочным образом именно в ночь после столь странного моего разговора с Селиной Доус!

Теперь я и сама начинаю бояться, уж не вернулась ли моя болезнь. Возможно, все дело в проклятом хлорале. Возможно, среди ночи я встала, взяла медальон и спрятала куда-нибудь – как Фрэнклин Блэк в «Лунном камне». Помню, как папа скептически посмеивался, читая эту сцену; но помню также, как одна дама, сидевшая у нас тогда, покачала головой и рассказала про свою бабушку, которая, находясь под воздействием лауданума, однажды ночью встала, взяла кухонный нож и полоснула себя по ноге, после чего вернулась в постель и едва не умерла от кровопотери.

Впрочем, нет, вряд ли я сделала бы что-то подобное. Наверное, все-таки медальон у одной из служанок. Может, Эллис взяла посмотреть и случайно порвала цепочку, а теперь боится признаться? В Миллбанке одна арестантка рассказала мне, что ненароком сломала хозяйкину брошь и собиралась тайком отнести в починку, но была поймана с украшением и обвинена в воровстве. Может, Эллис боится, как бы и с ней такое не случилось? Может, она настолько испугалась, что просто выбросила медальон? Теперь его найдет какой-нибудь мусорщик и отдаст своей жене. Та грязным ногтем отколупнет крышку, увидит золотистый локон и на миг задастся вопросом, с чьей головы он был срезан и почему хранился здесь…