Блог «Серп и молот» 2014–2016

Да, конечно же, национальны кадры были богаты на организаторские и разносторонние таланты. Но, разве, выдвигать на руководство громадинами-экономиками и политикой республик можно было именно таким вот образом? Ведь, неважно, какой национальности был человек, важно, КТО он был и ЧТО способен был сделать, какую работу.

Все, откол республик от СССР с тех пор стал делом времени.

В школе, в Москве, — а я все-таки должна была учиться иногда, да еще и не в одной школе, одной было вечно мало, — я училась вместе с детьми рабочих ЗИЛа и завода Динамо. Хрущ «опустил» рабочих ведущих машиностроительных производств легко и просто: примерно получали при сталинском СССР рабочие, скажем, по 500 рублей и, пойдя в магазин после работы, рабочий мог купить всего вдоволь, потому что и зарплата позволяла это сделать достаточно легко, и товаров было очень много, И ДЕНЬГИ СТАЛИ ИСЧЕЗАТЬ ПОСТЕПЕННО, ТАК КАК ПРОДОВОЛЬСТВИЕ И ИНЫЕ ТОВАРЫ ПЕРВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ НЕУКЛОННО ДЕШЕВЕЛИ.

Что сделал Хрущ? Финт ушами: обменял деньги и рабочие, получавшие по 500 рублей, стали получать ПО ПЯТЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ, на которые купить что-либо для себя и для семьи, чтобы прокормиться месяц, становилось все сложнее.

Из-за вышеописанных «реформ» сельского хозяйства, продуктов стало катастрофически меньше и они постепенно начинали дорожать. А как бы могло бы быть еще?

И тогда же Хрущ ликвидировал принцип производства и жизни в социалистической стране, — «от каждого по труду и каждому по потребностям», которые трудящиеся смогут удовлетворить на заслуженную ими заработную плату. Этот ублюдок сокрушил основополагающий социалистический принцип! И ввел уравнивающую систему, приравнивающую наглого бездельника-пьянь, приспособленца, лижущего все, что можно начальству, чтобы не работать, но жить припеваючи и СОЗНАТЕЛЬНОГО РАБОЧЕГО-ТРУДЯГУ, УРОВНЯВ ЗАРАБОТНУЮ ПЛАТУ, СДЕЛАВ ЕЕ «РАВНОЙ ДЛЯ ВСЕХ».

Рабочие семьи жили в коммуналках по десять семей, работали шесть дней в неделю очень тяжело, ситуация становилась все более беспросветной и гадкой.

Что говорить о семьях рабочих, у которых было более одного ребенка?

Да, выселяли «остатки семей из подвалов» (было-было еще такое, хотя то, о чем я теперь пишу и чему свидетелем была сама, вызывает хроническое выпадение стекловидного тела глаза из глазных орбит и пену у рта, что позволяет поставить предварительный диагноз, как «бешенство», — У «КУММУНИСЬТОВ», да), но очень-очень долго, неизвестно отчего и почему тормознув течение переселения семей в лучшие жилищные условия, включая выселение из подвалов и коммуналок.

Какими должны были бы быть семилетние дети, пришедшие в первый класс общеобразовательной школы в Пролетарском районе Москвы? А, ведь, Пролетарский район был больше, чем ЮВАО, больше намного и «кормил, создавал-поддерживал инфраструктуры района» и, условно говоря, владел этим огромным хозяйством завод ЗИЛ, совместно с заводом Динамо и рядом еще нескольких промышленных, но не таких огромных комплексов, предприятий. Но, кормить-то предприятия, кормили, а деньги все шли через Пролетарский райком КПСС/ВЛКСМ и эти чуни-чинуши райкомовские «вытворяли чудеса, перекладывая целевые деньги случайно не туда».

Дети рабочих в конце шестидесятых — отдельна тема. В классе было по сорок с лишним человек и справляться с ними могла бы только учительница высшей квалификации, фронтовичка, имевшая огромный педагогический и житейский опыт. В нашем классе НИКТО НЕ ПРОПАЛ, ВСЕ СТАЛИ ХОРОШИМИ ЛЮДЬМИ, ВСЕ СОРОК С ЛИШНИМ ЧЕЛОВЕК, ВСЕ ДО ОДНОГО.

Моя учительница мне объясняла, что-мол, «да не лупи ты этого Сашку из-за того, что он постоянно тебя пытается полить чернилами (иногда успешно, кстати, а я — спортивная девица, что называется теперь — „качок“ и я могла успешно накостылять за успешно пролитые мне на форму чернила, — обидно было до горьких слез, если на спортивную, которая была „пунктиком и гордостью“), — этот Сашок не „дебил и даун“, как ты думаешь, и не бездельник-хронический двоечник». «У него просто условия такие, что и взрослому не по плечу. Вот, пойдем после уроков, чтобы помочь с домашкой и ты все сама увидишь и поймешь». И мы стали ходить, помогать делать домашку к «дебилам и двоечникам» еженедельно. И получалось так, что только человек пять детей, кто учились хорошо, были детьми служащих ИТР и заводоуправлений. Остальных спасали спортивные школы, муз. школы, школы ИЗО. Спасали, если родители все-таки сообразят вовремя, как не давать болтаться ребенку в ужасной коммуналке, во дворе со шпаной, а найти место, где можно вовсю развиваться. Этими спасительными островами для советской детворы ПО ВСЕМУ СССР(!) были еще, как у нас, например, в Пролетарском столичном районе, разные кружки и секции на стадионе «Торпедо» и рядом с «Торпедо», во Дворце культуры «ЗИЛ».

Интересно, что в этом замечательном дворце иногда, на досуге, преподавали наши старенькие педагоги по класс. т-цу из МАХУ и БТ (теперь — МГАХ), потому что их просили преподаватели из очень сильного народного театра (взрослого — детского)при Дворце культуры, где существовали школа/коллектив еще и хореографического театрального искусства, но с некоторыми трудными педагогическими проблемами местные педагоги не понимали, что делать, и звали «старшего брата-препода из ГАБТа и МАХУ, чтоб помогли». Работали там наши учителя с удовольствием, потому что «ученики хотели научиться, хватали все буквально на лету», а «ЗИЛовские» преподаватели «вносили в свои методички способы и ухватки лучшего способа преподавания навечно». Да и подработать никто никогда не отказывался.

С семидесятых я попала в совсем иную среду и «стала жить на другой планете и в другом измерении»: день и ночь занятия, вечером работа в театре (производственная практика была обязательна для всех), чуть более месяца каникул летом, да и то, нужно было «учиться по теоретическим вперед, чтобы освобождать время в течение учебного/рабочего года».

Зато, видно было, как в театре, почти в открытую, не стесняясь, большинство служащих театра вели себя так, как будто за стенами «храма искусства» никакого СССР и социализма, даже, пусть и только провозглашенного пустопорожне и лживо, — НЕ БЫЛО ВООБЩЕ.

От краха советскую культуру спасала только Екатерина Алексеевна Фурцева, что бы там про нее ни говорили и какие бы мерзкие фильмы — «художественно-документальные биографии» ни выпускали. Нужно было ее знать и видеть своими глазами, разговаривать с ней, с той, которая находила время и силы (а была уже немолода) поговорить и с маленькими ученицами какого-нибудь «МАХУ», и с артистами самодеятельных народных театров, а вечером мы ее видели за кулисами в театре-ГАБТе (а он, ведь, хоть и большой-пребольшой, но не один на свете), где она жарко спорила с кем-то из «запускающих режиссеров, обещавших застрелиться, если ему новый пульт не выдадут» или еще с кем-нибудь, иногда, даже с уборщицей или рядовым рабочим сцены, гримером, костюмером, затырканными работой…

И еще мы «наслаждались» постоянным обществом семейства Брежневых и его компании по работе в ЦК КПСС ген. секретарем, — и все с чадами-домочадцами и многочисленными ж…лизами.

И после этого «вечного присутствия лучших хероев соц. труда и Советского Союза, лучших и первых граждан Страны Советов» в театре, пусть и в служебной ложе, — а она очень близко находилась к сцене, «руку только протяни», — можно писать тысячи тонн букв про то, что Брежнев был «такой/не такой/сякой-не сякой», но все это будет мифотворчество, сочинение сказок на заданную тему.

Нужно, чтобы получить такое «глЫбокое» и полное отвращение ко всем генсекам на свете, просто часто видеть не смущающуюся перед глазами артистов рожу бравого генсека, — «да кто они такие? фигляры, прислуга, лакеи, которые развлекают их генсековское величество», — МУТНОГЛАЗОЕ МАРАЗМАТИЧЕСКОЕ ЛИЦО ОДНОГО ИЗ НИХ В ТЕЧЕНИЕ ДОЛГОГО ВРЕМЕНИ.

Мне часто снился сон-кошмар, после которого я вскакивала в холодном поту с кровати, разметав подушки и одеяла прочь, на полкомнаты (видимо, хотела во сне отбить кого-то несчастного из объятий Брежнева при помощи подручных средств — одеял и подушек). В этом сне товарищ Брежнев до смерти зацеловывает одного из руководителей одной из дружеских стран, которых он любил водить в наш театр, «поглядеть на лучших в мире советских балеринок и танцовщиков», оцепляя при помощи ФСО (я не помню, как оно, это подразделение «по охране первых лиц страны», тогда еще называлось) театр и, конечно же, сильно нарушая производственный процесс огромного предприятия, такого, как БТ. Во сне непременно «зацелованный» падал без чувств, ему оказывали срочную мед. помощь — разные реанимационные мероприятия, но они не помогали и несчастный генсек какого-то из дружественных государств неизменно умирал.

И сейчас думается, что этот повторяющийся сон, дающий образы дружественных государств (стран блока Варшавского договора и некоторых капиталистических государств, у руководства которых находились просоциалистически настроенные руководители, например, как Франция и другие), «задушенных» в, якобы, «дружественных объятиях» советского генсека, был каким-то пророческим…

Даже нам, подросткам, юношам и девушкам, загруженным работой и учебой, давным-давно было понятно, что СССР уж списан всеми этими «генсеками с компаниями», списан почти в открытую. они просто ждали, когда эта махина наконец-то убьется технически и рухнет в пропасть, что и случилось в ходе контрреволюции 1991–1993 годов. Но это была лишь ожидаемая бюрократами-предателями СССР, ПРОСТАЯ ФОРМАЛЬНОСТЬ.