Блог «Серп и молот» 2017–2018

«Впрочем, жена и сын Берии показывали на следствии о его „моральном разложении“. В том письме, которое непонятно, настоящее или нет, Нина Берия пишет: „С 1942 г., когда я узнала о его супружеской неверности, я отказалась быть ему женой и жила с 1943 г. за городом вначале одна, а затем с семьей своего сына. (А Серго, также на следствии, показывал, что ему и его семье принадлежал первый этаж в доме на Садово-Кудринской. — Е. П.) Я за это время не раз предлагала, для создания ему же нормальных условий, развестись со мной с тем, чтобы жениться на женщине, которая, может быть, его полюбит и согласится быть его женой. Он мне в этом отказывал, мотивируя это тем, что без меня он на известное время может выбыть как-то из колеи жизни… Я примирилась со своим позорным положением в семье с тем, чтобы не повлиять на его работоспособность отрицательно…“

„О его аморальных поступках в отношении семьи, о которых мне также было сказано в процессе следствия, я ничего не знала. Его измену мне, как жене, считала случайной…“

Письмо, как я уже говорила, скорее всего, поддельное, но ведь оно было предназначено для показа Президиуму ЦК, тем людям, которые знали Берию лично, и завираться было нельзя. Поэтому должно было соблюдаться определенное правдоподобие. Там, естественно, говорится о „моральном разложении“, но что же это получается: вся история с расставанием была из-за одной-единственной измены? И как бы прореагировала Нина Теймуразовна, если б муж стал ходить по бабам? Или, тем более, таскать их в особняк? Можно сказать, как: на следующий день после того, как муж привел первую шлюху, жена оказалась бы в Тбилиси. Нина Берия не боялась никого — ни Сталина, ни собственного супруга. И, кстати, Сталин, который сам был верным мужем, в этой ситуации поддержал бы ее, а не Лаврентия Павловича.»?

Я хочу обратить ваше внимание даже не на то, что в этом же письме, которое Прудникова считает поддельным, Нино пишет, как она, узнав об измене мужа, прекратила их отношения, как отношения мужа и жены. И уехала. Не в Тбилиси, конечно, а в другой город, к сыну, который вроде бы должен был в это время жить не на втором этаже отцовского дома, а учиться в Академии связи им. Буденного, эвакуированной из Ленинграда в Томск. И может Нино Сталина и не боялась, но Лаврентий ее уговорил не разводиться. Конечно, если бы Сталин узнал, что один из членов ГКО в 1942 году нашел время для блядства, то очень сильно он не поддержал бы Лаврентия Павловича. Иосиф Виссарионович обладал чувством здоровой брезгливости.

Но, повторяю, не это главное в приведенной цитате. Главное, что когда читаешь книги подобных литераторов, то возникает жгучее желание задать им один вопрос: господа, а почему вы к читателям относитесь со столь явным, оскорбительным пренебрежением, как к баранам, которые можно залепить любую туфту?

Вот Елена Анатольевна считает своих читателей склеротиками, которые, собираясь в булочную за хлебом, по дороге забывают об этом и покупают в «Спорттоварах» лыжи. А как иначе объяснить, что она письмо Нино Гегечкори называет в одной главе своей книги фальшивкой, но в начале книги ссылается на эту фальшивку, используя сведения из нее для характеристики жизни молодого Вертера-Берии: