BLOGS

Пахло весенней землёй: навозом, прелыми листьями; пахло покоем деревни и, кажется, даже какой-то правдой, которую Васька думал найти в своей жизни. Знал - её должно попробовать на зуб, эту правду. Если говорят о ней, значит, бывает. Хотелось здесь жить, и, может, поэтому Василий сделал ещё одно открытие: да, свобода, оказывается, может быть куском вот этого металла, а правда... правда-то, оказывается, может быть только в себе. Не там её ищут братаны-фраера! И неправду говорят эти граждане начальники, что в себе надо разобраться и вину осознать. Не то... Надо просто лечь между небом и землёй. Живым. И понять, что ты есть. «Сесть бы поутру вот здесь, на обрыве и смотреть, как лошади пасутся...

На дудке играть, как дурачок... - скрипнул зубами. - На рёбрах поиграют. Угу». Он дрогнул и до белых костяшек сжал свою «свободу».

В баньке долго ворочался. Неизвестна эта деревенская жизнь: кто-нибудь припрётся на ночь глядя, мыться, например... А что? Или какой-нибудь сопляк подружку зажимать притащит. А что? Здесь любовью заниматься можно. Угу. Вкалывают, как лошади, а потом моются по ночам... Мужичьё... Казалось, что глаза сомкнул на минуту. Проснулся от шуршания за дверью. «Убью!» - кинжалом сверкнула мысль. Кто-то топтался и шмыгал носом. Василий глянул на оконце - оно было серым, уже светало.

- Мый эн?.. Мо-орт... Жиган, - старушечий голос был ти-хим-тихим. Увидела. Когда? - Мо-орт...

За дверью был слышен ещё и дробненький стук овечьих копыт. Наверно, штуки четыре топталось около бабки. Она же тихо отмахивалась от них. Василий различил шёпот:

- Мун!.. Иди! Гэгэрвоаныд... Йой али мый?

Василий прислонился спиной к двери, слушал, как молотит сердце, и казалось ему, что его слышит даже старуха за дверью. А она шептала уже ему:

- Ты меня не убивай!.. Сэйян... Босьт. Но открой-да.

Василий всем телом почувствовал то неслышное мгновение,

когда замок затвора зацепил патрон и потащил его в ствол...

Бабка назойливо стучала. «Куда ж ты, комячка, прёшься?..» -Василий сбросил щеколду.

Старуха, схваченная цепкой ладонью за затылок, пролетела через всё небольшое пространство бани, гулко стукнулась головой о противоположную стену, хрустнула каким-то надрывным звуком и рухнула на пол. Овцы на дворе шарахнулись врассыпную.

Васька ел подобранный черинянь и лук, вытряхивал из пол-литровой банки слизкие грибы на ладонь и забрасывал жменей в рот. Бабка, наверно, еду собирала слишком быстро - забыла про ложку. Она лежала и теперь тихо-тихо постанывала и охала. Василий в её сторону даже не смотрел.

- ...бена-мать-то!.. Свин-ня. Порсь детина... Помоги-да.

Она, дрожащими руками уцепившись за порожек парилки,

пыталась встать. Не получалось.

Василий понял, что «порсь детина» - это он; секунду помедлил и поставил бабку на ноги. Она попыталась распрямиться, ойкнула и заплакала:

- Зачем бил? Сивэлон... Лешак кага.

- Я тебя звал?! Ворона... - кулак Василия, величиной со старушечью голову, лёг ей на плечо. - Пока не уйду - сидеть и не цыцкать! Ферштеен?

Глаза старухи, мутные от слёз, в то же время смотрели на Ваську с такой чистой и по-детски открытой обидой, что он убрал кулак не от отталкивающей его руки, а от этих глаз.

Где-то в глубине деревни натужено заныла бензопила. Время от времени долетал мужской голос. Что говорил - не разобрать, но по голосу понятно, что мужик по-деловому чем-то недоволен. Еле-еле слышно пробился в баньку запах отработанных газов бензина, смешался с духмяным запахом веников и берёзовой коры, которая лежала у каменки, готовая, видимо, к будущей бане.

Василий, конечно, сомневался. К старухе могут прийти соседи: нет дома - начнут искать и придут в баню. Он начал злиться заново, ходил взад-вперёд - тусовался по баньке.

- Ну, какого... тебя носит по баням? Падло. Удавлю щас, как курицу.

- Но и мёд...

- Чё?

- Пу-ускай... йой. Дурак.

- Ёйкаешь... Ты бы по-русски что-нибудь. Умная.

- Бежал куда-но? Кытчэ-н? йэзсьыс пышьян? Зверэ пыран, Этнад колян да. - Куда от людей убежишь? Зверем станешь, один с собой останешься.

- Затарахтела!..

Час спустя, собирая лоб в гармошку морщин и приглаживая чёрную поросль на шишковатой голове, Василий решился -пусть бабка идёт. Была-не была. Тем более она ненароком, через пень-колоду, сказала, что дед у неё такой же верзила был, как Василий. «Значит, и одежда может быть», - смекнул Ломоть.

Старуха собирала вещи недолго. «Не пожалела, старая», -искренне удивился беглец, но тут же подозрение выплеснулось злостью:

- Ты телефон на хате имеешь? - зыркнул на старуху Василий.

- Ог-ог... - она махнула рукой. - Ме ог висьтав. Ин пов. Сы ыджа, а нач ыж кодь - ачыд асьт? полан. Кытче сэмын дзеб-сян? - Я не продам. Не бойся. Такой здоровый, а как баран -сам себя боишься. Только куда от себя спрячешься?

На улице затихла пила, лаяли собаки. Где-то там, в центре деревни, трещали доски: то ли отдирали их от чего-то, то ли перебрасывали с места на место.