Блок 11. Выхода нет

Минут через десять открылась главная входная дверь здания администрации концлагеря, и показался комендант. Моше украдкой глянул на него. Он видел Брайтнера и раньше. Иногда у него возникало подозрение, что те часы и браслеты, которые он доставал по заказу эсэсовцев и капо в «Канаде», в конечном счете предназначались не для кого–нибудь, а для самого коменданта. Каждый раз, когда Моше видел Брайтнера, он неизменно улавливал малозаметную разницу между этим штурмбаннфюрером и прочими эсэсовцами. Брайтнер был одет в униформу, сшитую на заказ, а не полученную на складе (Моше понимал толк в одежде и отметил этот нюанс с первого взгляда), однако на этом различия не заканчивались. Брайтнер обладал безупречной военной походкой, но ему удавалось придавать ей немного элегантной непринужденности. Никоим образом не изменяя манеры держаться, не нарушая ни одного из требований уставов и инструкций, он тем не менее производил впечатление франта, разгуливающего по берлинской Унтер–ден–Линден.

При приближении коменданта эсэсовцы–солдаты вытянулись по стойке «смирно», а обершарфюрер вскинул руку в нацистском приветствии:

— Heil Hitler![31]

Затем обершарфюрер одновременно и с настороженностью, и с любопытством уставился на коменданта.

— Herr Oberscharführer[32], — с показной вежливостью поприветствовал Брайтнер подчиненного.

Потом повернулся к заключенным и начал говорить по–военному четко, но не повышая при этом голоса.

— Вас следовало бы расстрелять…

Моше облегченно вздохнул: он хорошо знал немецкий, а потому без труда смог различить сослагательное наклонение.

— …но я даю вам шанс. Министр Шпеер[33] решил, что концлагеря должны предоставлять в распоряжение рейха как можно больше рабочей силы, а среди вас есть замечательные работники.

Он сделал паузу. Воцарилась гробовая тишина. Небо темнело: приближалась ночь.

— Девятеро из вас останутся в живых. Расстрелян будет только один.

Заключенные, не удержавшись, подняли глаза и стали переглядываться. Моше встретился взглядом с Яном. На кого пал выбор, на этого старика? Или на Аристарха? Или на старосту блока? Или на его помощника? А может, на Моше? Нет, комендант ведь наверняка знал, какую важную «работу» он, Моше, выполняет в лагере. Немало ценностей, которых в «Канаде» накапливались целые горы, перекочевывало оттуда в частные руки — главным образом руки эсэсовцев — во многом благодаря ему, Моше…

Комендант снова начал говорить и говорил, чередуя фразы с длинными паузами, — по–видимому, для того, чтобы насладиться производимым эффектом.

— Но кто из вас будет казнен, я еще не решил…

Моше вдруг засомневался, подумав, что чего–то сейчас не понял. И все же произнесенное комендантом слово nicht[34] определенно означало, что комендант еще не выбрал, кого прикажет расстрелять.

Брайтнер улыбнулся:

— Вы решите это сами.

Моше на мгновение показалось, что обершарфюрер, услышав эти слова, разинул от удивления рот. Впрочем, эсэсовец тут же взял себя в руки. Хотя ему очень хотелось спросить у своего начальника, правильно ли он, обершарфюрер, его понял, он предпочел промолчать. Брайтнер же повернулся к нему и тихо сказал:

— Пусть они оденутся, а затем заприте их в прачечной — вон в той. И не давайте возможности ни с кем общаться. Они должны быть изолированы от внешнего мира. Понятно?

— Jawohl, Herr Kommandant[35].

Брайтнер повернулся к заключенным.

— Вас запрут в прачечной, — сказал он, указывая пальцем на большой деревянный барак, находившийся прямо перед блоком 11. — Вы будете находиться там, внутри… — он посмотрел на часы, — скажем, до восьми часов завтрашнего утра. К этому сроку вы должны будете сообщить ваш вердикт. В вашем распоряжении имеется четырнадцать часов, чтобы решить, кто будет расстрелян. Меня не интересует, по какому критерию вы выберете жертву — самого молодого, самого старого, самого бесполезного или самого противного… Поступайте так, как сочтете нужным. В данном вопросе вы абсолютно свободны.

Брайтнер улыбнулся: он наслаждался иронией своих слов.

— Я всего лишь хочу, чтобы завтра утром вы мне назвали одно имя. Остальные девятеро вернутся к своей обычной жизни в лагере.

Заключенные знали, что они не имеют права обращаться с вопросами к эсэсовцам, а уж тем более к коменданту лагеря… Это считалось проступком, в наказание за который виновного могли тут же убить. Брайтнер поочередно оглядел всех заключенных, упиваясь охватившим их замешательством.

— Ну что ж, надеюсь, я объяснил вам все вполне доходчиво. Спокойной ночи, meine Herren![36]

Он развернулся на каблуках и зашагал было своей особой полувоенной походкой прочь, но, сделав несколько шагов, вдруг остановился и обернулся. Его губы расплылись в улыбке, от которой Моше стало не по себе.

— Да, кстати, чуть не забыл. Если завтра утром вы не скажете мне, кого вы выбрали, вас расстреляют всех десятерых. Так что уж давайте, потрудитесь.

Комендант сидел на стуле в мансардной комнате. Уже стемнело, и караульные вышки стали почти неразличимы. Брайтнер скрестил пальцы и, выворачивая ладони наружу, вытянул руки вперед. Их суставы слегка хрустнули.