Блок

Я смотрю на них, не понимая, что делать дальше. А затем из глубины парка я слышу электронный сигнал. Единственная нота, эхом разносящаяся по парку. Через несколько секунд сигнал повторяется, и я вижу, как в самом последнем ряду молодой человек оборачивается на звук. Снова раздается сигнал, и еще трое отворачиваются от меня. Снова сигнал, шесть или восемь человек, Убогие и Совершенные, оборачиваются, чтобы посмотреть.

– Что происходит? – шепчу я.

– Ты должен говорить, – отвечает мне голос.

Я сразу узнаю его и поворачиваюсь к Мэддоксу. Он стоит прямо за сценой, у горящего занавеса.

– Они не услышат меня, – отвечаю я, глядя на сломанный микрофон и динамики.

– Услышат, – говорит Мэддокс и улыбается.

Сигнал раздается вновь, человек десять поворачиваются на звук.

– Я не знаю, что говорить, – размышляю я вслух, глядя на безмолвных собравшихся.

– Знаешь, – отвечает Мэддокс.

И издалека снова раздается электронный сигнал.

– Мэддокс, – обращаюсь я к другу, – я скучаю по тебе, приятель.

– Я тоже по тебе скучаю, Люк.

Я смеюсь. Мэддокс был единственным человеком, которому я позволял называть себя Люком.

– Прости, что не смог спасти тебя… Мне жаль…

– Мы знали, что будут жертвы, если хотим выиграть войну, – отвечает Мэддокс.

– Все так… ужасно неправильно, – говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Это нормально – бояться того, что будет дальше, задаваться вопросом, останусь ли я снова один? Но помни, за что мы умираем: жизнь, развитие, мечты, любовь. И независимо от того, получится ли у тебя, они будут благодарны тебе за то, что попытался.

В словах Мэддокса есть что-то странное, в том, как он их произносит, и это что-то мне напоминает.

Сигнал раздается снова и снова.

– Думаю, пора, – говорит Мэддокс, а затем указывает в конец парка, откуда доносится звуковой сигнал. – Ты должен остановить это. Никто другой не сможет.

Я смотрю туда, куда он указывает. А когда оглядываюсь, его уже нет.

Я шагаю вперед, поднимаю обе руки вверх и открываю рот, чтобы говорить.

День 2 в арке

Я резко просыпаюсь.

Сон рассеивается, но я помню Мэддокса, помню сигналы.

Солнечный свет за большим окном начинает заливать город.

Я встаю с постели и надеваю черную форму Совершенного.

Десять минут спустя дверь в мою комнату открывается, и Тайко, чьи глаза по-прежнему светятся, провожает меня к лифту.

Я вхожу, он за мной. Начинаем спускаться. Я поворачиваюсь к нему.

– Сожалеешь сейчас, Тайко? – спрашиваю я. – Жалеешь, что продал нас этим машинам?

Светящиеся глаза Носителя смотрят на меня, и, клянусь, я вижу, как глубоко в них, очень глубоко, плещется агония.

Мы выходим в устрашающе тихий коридор и направляемся в большой зал.

Гален ждет за трибуной, а рядом – его трехмерная проекция в пятнадцать метров в высоту, что кажется мне излишним. Зал заполнен сидящими на стульях Совершенными. Они поворачиваются ко мне лицом и наблюдают, как я иду по центральному проходу. Гален стоит на сцене и улыбается мне.

Я поднимаюсь по ступеням и стою посреди подиума.

– Дамы и господа, – говорит Гален тоном циркового ведущего, – сегодня очень особенный день. Уверен, все вы узнаете молодого человека, стоящего перед нами. Это великий Лука Кейн!

Из толпы раздаются издевательские смешки.

– Как вы смеете смеяться? – спрашивает Гален низким, рычащим голосом. – Я говорю серьезно. Этот замечательный мальчик, которому всего шестнадцать лет, перехитрил нас, вырвался из наших тюрем, избежал плена и спровоцировал восстание. Кто из присутствующих скажет, что способен на такое? Мы не должны смотреть свысока на достижения других только потому, что не разделяем тех же стремлений.

Я оглядываю толпу. Около дюжины дронов парят над их головами и, записывая меня на камеры, проецируют мое изображение по всему пустынному городу на всеобщее обозрение: на Линзах, на КСО панелях, на Проекторах-крикунах. Эти записи в конечном итоге увидят и Кина, Игби, Молли, Пандер и все, кто еще жив.

– Сегодня исторически день! – разглагольствует Гален, входя в роль. – Этот день войдет в новую историю Земли! Этот день запомнится навсегда, как день, когда закончилась война!

«Хэппи позволяет тебе выйти из ящика всего на одно утро, и ты пользуешься этим по полной», – думаю я, закатывая глаза от драматических речей Галена.

– Но я сказал уже достаточно, – говорит Гален, протягивая руку и указывая на меня. – Мы собрались здесь не для того, чтобы слушать меня. Лука, прошу!

Гален отходит от трибуны, его пятнадцатиметровое изображение движется одновременно с ним.

Я шагаю вперед и медленно подхожу к микрофону. Обернувшись, вижу, что гигантское изображение Галена заменено моим.

«Ты должен говорить», – думаю я, вспоминая слова Мэддокса.