Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье

– Немногое. Ты не должен переходить пределы необходимой жестокости.

– Что это значит?

Совиные глаза расширились.

– Нельзя сделать нацию единой и могущественной, не пролив ни капли крови. Тебе придется убивать, Адольф, и посылать на смерть тысячи человек. Я вижу в тебе решимость и жестокость. Ты не будешь страдать, если ради великой цели тебе понадобится пожертвовать близкими и друзьями. И это хорошо.

Повисла пауза.

– Но у всего есть оборотная сторона. Ты не должен заходить слишком далеко в своей жестокости. Получив предмет, ты почувствуешь себя сильнейшим правителем в истории. Это чувство подобно наркотику. Ты будешь получать наслаждение, швыряя в топку невинных людей, стирая с лица земли целые народы...

– Нет! С чего вы взяли? Я никогда...

Прозрачный остановил его властным жестом.

– Молчи. В эту ловушку попадали люди сильнее и умнее тебя. Испытание безграничной властью выдерживают единицы. Но ты должен знать – от того, сумеешь ли ты обуздать свою страсть, зависит судьба Германии. Если превысишь меру жестокости, Германия погибнет вместе с тобой, а немцы никогда не станут господствующей расой. Другие народы будут торжествовать победу на развалинах немецких городов. На берегах Рейна и Одера зазвучит чужеземная речь. И сама память о величии Германии будет втоптана в грязь подошвами вражеских сапог.

– А если я... удержусь?

– Тогда Третий Рейх просуществует тысячу лет, а его первый фюрер – Адольф Гитлер – войдет в историю как гениальный политик и полководец, возродивший Германию и объединивший Европу. Поэты будут слагать тебе оды, а твои статуи украсят все европейские города. Память о тебе будет вечной, мой Адольф.

– Конечно же, я сумею сдержать себя, – твердым голосом проговорил Гитлер. – Можете не сомневаться, я исполню свою часть договора.

– Если ты нарушишь договор, – не обращая внимания на его слова, продолжал прозрачный, – мы лишим тебя своего покровительства. А вместе с ним ты потеряешь право использовать орла.

– Это... все? Это вся моя плата?

Тонкие губы прозрачного тронула легкая улыбка.

– Ты полагаешь, этого мало? Да, это все. Не нужно ничего подписывать кровью. Я не Мефистофель, да и ты непохож на Фауста. Мы будем наблюдать за тобой, Адольф. Иногда подсказывать, что надо делать. Иногда предостерегать от ошибок. Тебе достаточно будет помнить, кому ты обязан своим даром подчинять людей. Помни о договоре – и тебя ждет немеркнущая слава.

Тонкая изящная ладонь оказалась перед самым лицом Гитлера, и тот, повинуясь порыву, схватил ее и принялся осыпать поцелуями. Полупрозрачная кожа была холодна, как лед, и у Адольфа заломило зубы.

– Мы дадим тебе все, о чем может только мечтать человек, – проговорил прозрачный, отнимая руку. – От тебя требуется только помнить о нашем договоре.

– Я все сделаю! – крикнул Гитлер, подавшись вперед. – Я сделаю все, что вы мне велите!

На его глазах призрачный силуэт растаял, будто его и не было.

Адольф в отчаянии огляделся.

Никого. Только легкое колыхание алых портьер.

Он бросился к статуе варвара, откинул тяжелую штору. Сквозь высокое готическое окно в комнату проникал льдистый звездный свет. За стеклами почему-то была зима: белые шапки на окружавших виллу липах, застывший хрустальным цветком фонтан, искрящийся нетронутый снег, засыпавший дорожки старого парка.

– Что со мной? – пробормотал Гитлер, отступая от окна.

В голове завывала снежная буря. Обхватив голову руками, он на ощупь добрался до дивана и рухнул на мягкие подушки, чувствуя, что теряет сознание. Вновь загремела музыка. Ее волны подхватили Адольфа, завертели его, как щепку в водовороте, и повлекли куда-то вперед и вверх, к сияющему источнику чистого белого света.

– Как вы полагаете, Дитрих, он в порядке? – услышал он доносившийся откуда-то издалека озабоченный голос Вагнера.

– Через пять минут будет как огурчик, – фыркнул Эккарт. – Для человека с такой тонкой нервной организацией он удивительно крепок.

– Может, дать ему понюхать нашатырь?

– Попробуйте. Хуже, во всяком случае, ему уже вряд ли станет.

Гитлер почувствовал, как отвратительный, резкий запах проникает ему в ноздри, мотнул головой и открыл глаза. Он лежал на полу, прислонившись спиной к дивану, а бледный, как бумага, Розенберг подсовывал ему под нос пропитанную нашатырным спиртом ватку.

– Уберите... эту гадость, – прохрипел Адольф.

Он по-прежнему находился в багровом кабинете. Вокруг него столпились Вагнер, Эккарт и Розенберг – и откуда они только взялись? Ведь еще минуту назад кроме них с прозрачным в помещении никого не было!

– Что вы... что вы со мной сделали? – он сам поразился, насколько жалко прозвучали эти слова. – В портвейне был лауданум?

– Разумеется, нет. Мы все пили из одного графина.

Вагнер подал ему руку. После некоторых колебаний Гитлер воспользовался предложенной помощью и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Вы, мой дорогой Адольф, прирожденный медиум. Поверьте, я повидал на своем веку немало людей, утверждавших, что они могут общаться с высшими существами. Но ни один из них не входил в транс так быстро и не переживал его так сильно.