Почаще встречайтесь со страшными худыми. А то на обед и то жирные жены снабженцев к Вам попали, как у нас со двора активистка, муж – снабженец, дочь – в столовой, а ей от Вас благодарность. Подумайте: нечасто Вам правду говорят. А мне все равно смерть от голода! Я не боюсь правды.
[На обороте листа надпись]. Разберитесь с выездом на место [подпись]. Андреенко».
9 марта 1942 года
С тех пор как жизнь моя улучшилась, реже стало меня тянуть к дневнику. Неизменному другу моих мрачных дней я начал изменять. Это признак примечательный. Все чаще с Таней мы стали собираться дома. Питание хорошее, близкое к мирному времени, а иногда даже лучше. Это сильно восстанавливает силы. Таня замечательно поправилась, а я просто ожил: не чувствую усталости в ногах, стал очень поворотливым и неузнаваемо энергичным – это результат моей благодарности Тане за ее заботу обо мне. <…>
У нас с продуктами нежирно и опять же перспектив не видно, и ведь март месяц подходит к перевалу. Неужели в марте не снимут блокаду Ленинграда? Сводки Информбюро так скудны и неясны, что судить о положении на фронтах нам, смертным, очень трудно, судить о предстоящих нам новых испытаниях. У меня только одно желание: чтобы Таня работала на старом месте, и тогда никакие блокады нам будут не страшны.
7 марта впервые за всю зиму над Ленинградом появились фашистские самолеты, и, несмотря на усиленную стрельбу зениток, воздушная тревога не объявлена. Правда, она сейчас ни к чему. За эту зиму погибли в сотни раз больше народу от голода и истощения, чем за всю осеннюю пору усиленных бомбардировок. Сейчас опять надо ожидать гостей, неприятных и безжалостных, варваров 20 века, возомнивших себя властелинами мира. Нет, мечтам фюрера не суждено сбыться. Как бы ни сильна была немецкая армия, она будет похоронена под снегом Великой русской равнины.
Вот опять начался артиллерийский обстрел, бессмысленный по своим последствиям и варварский по своим целям. Ведь стрельба идет по мирному населению, а военные объекты совсем не страдают. Одно это не может не заставить ненавидеть немцев. Одно только я желаю: чтобы война кончилась нашей победой [Г. Г-р].
10 марта 1942 года
С утра отобрал шесть человек в партизанский отряд. Народ в большинстве истощенный, выглядит устало, настроение неопределенно. При отборе изучал людей, их устойчивость и готовность идти на жертвы. Беседа велась примерно в таком духе:
– Как ваше самочувствие?
– Да неважно, тов. Бубнов. Ослаб.
Затем идут жалобы на болезни. «Ноги еле таскаю. Глаза плохо видят. Сердце не в порядке». Словом, семьдесят болезней у каждого. Включительно до семейных забот.
– Как вы смотрите, если мы вас пошлем на выполнение спецзадания горкома ВКП (б)?
– Если на хлеб – справлюсь. Хотелось бы работать по специальности.
Среди рекомендуемых есть инженеры и техники, рабочие разных специальностей. Гадко вел себя член партии с завода № 210 К. Воевать он не хотел. На вопрос, готовы ли вы защищать родину от фашистов, отвечает уклончиво:
– Я не военный, меня используйте по назначению, где я буду полезен.
Защита Ленинграда для него, очевидно, дело неполезное. В итоге этот «коммунист» дезертировал, не явился в штаб партизанского движения. Липовый патриот с партбилетом в кармане.
По-иному вели себя военрук 22-го ремесленного училища Г. и радиоинженер завода № 210 тов. В.
Партийные секретари и директора предприятий формально относятся к подбору людей и перепоручают это дело третьим лицам. <…>
Вечером побывал на семейном торжестве у В.А., где пировали. Выпили по три рюмки токая, изничтожили банку консервированного судака, масла грамм 250, столько же колбасы, шпик, сыр и хлеб в достатке. Пережил чувство сытости, впервые за четыре месяца… [А. Б-в].
В начале февраля наш батальон получил приказ прибыть на станцию Борисова Грива для участия в срочных погрузо-разгрузочных работах. Продовольствие поступало по ледовой дороге на автомобилях, и нам надлежало перемещать его в железнодорожные вагоны. Поступление грузов увеличивалось, и командование решило переквалифицировать личный состав нашего батальона охраны в грузчиков.
Путь от Бернгардовки до Борисовой Гривы мы преодолели на автомашинах. Стоял мороз за 30 градусов, мы все закоченели. На место прибыли в 7 вечера. Было уже темно. Помещение для нас не готово. Пришлось устраиваться на ночлег самостоятельно. Найти помещение для всех 150 человек невозможно. Нужно срочно принимать решение, иначе уже через час или два бойцы начнут замерзать в буквальном смысле слова. Пришлось приказать личному составу разделиться на группы по десять человек и самостоятельно устраиваться на ночь в дома, игнорируя возражения хозяев. Примерно через час мы с комиссаром отправились проверить своих бойцов. Так прошла первая ночь на новом месте.