О сне для меня, конечно, не было и речи. Обещанной кормежки тоже не было, так что я поел килек с хлебом (у меня была баночка) – и это все. Наконец в 6 или 7 часов утра мы добрались до конечной станции, откуда предстоял уже путь на автобусах. Утром стали давать хлеб, по 400 г на человека. Я заметил, что меня собрались обойти, хоть моя фамилия и была в списках. Но я догадался послать раздающему записку: «Прошу передать 400 г хлеба для В. К-о, деньги посылаю, сдачи не надо». Через 10 минут у меня был хлеб. По опыту уже так же поступил и с супом.
Машин еще нет, сидим в вагоне. Кое-как раздобыли дров, затопили печку, стало немного теплее. Наконец это сидение надоело и стали понемногу выходить на улицу. Нормальных станционных построек нет, вдали виднеются какие-то деревянные строения. Я вышел, узнал, что машины скоро будут. По дороге вдоль поезда валяются трупы умерших во время поездки. Было их около полутора десятков.
Мне сказали, что придется еще подождать. Так я и ждал, голодный, никем не кормленный, как и все (несмотря на то что в Л-де нам обещали трехразовое кормление в пути, для чего и выдали надлежащие талоны). Часов в 5 пошел, разыскал начальника пункта, он отделывался ничего не значащими фразами, и я чувствовал, что вряд ли скоро поеду дальше. А машины приходят и уходят, он кого-то сажает в них по своему выбору, а не по списку, очереди или в каком-то ином порядке. Один гражданин хотел без его ведома сесть в машину. Начальник пункта подоспел и стал его вытаскивать. Тот спорил, наконец развернулся и засветил начальнику в физиономию. Тот свалился, вскочил, в свою очередь, звезданул пассажира, свалились оба и давай тузить друг друга. Наконец подоспели какие-то военные и пассажира поволокли в комендатуру. Чем кончилось – не знаю. Но сам эпизод достаточно характеризует и начальника, и порядки, и приемы администрирования.
Я вновь подошел к побитому начальнику, сказал, что больной, что еду к сыну – военному, орденоносцу. И заявил, что так или иначе, но я уеду. Он что-то невнятное промямлил, я понял, что толку от него не добьешься, и пошел в «клуб», где хоть потеплее. Большая комната, вдоль стен нары, на которых кто-то пристроился в ожидании посадки. В одном месте лежит неубранный труп. Но к этому уже присмотрелись достаточно.
Спустя час говорят, что собирается машина для больных. Вышел, встал в очередь так, что сесть были все шансы. Подходит закрытая машина, с ней все тот же начальник с какой-то своей группой пассажиров, которых под невообразимую ругань больных, стоящих в очереди, и усаживает первыми. Значит, и мой шанс уехать вылетает в трубу. В открытом грузовике я, разумеется, решил не ехать, хотя бы пришлось ночевать в этом «клубе», все равно не доеду. В это время прямо ко мне подходит какой-то человек и заявляет, что может меня отправить. Я понял, в чем дело, и решил дать взятку. Спрашивает: табак есть? Я сразу заявил, что за посадку в первую же машину дам 100 г (пачку) табака 1-го сорта. Он тут же подхватил мои вещи, позвал меня в клуб. Пошли, он усадил меня около столба, сказал, чтобы я с этого места никуда не уходил, примерно через полчаса он за мной придет. Минут через 40 приходит сам начальник, осматривается, замечает меня на условленном месте, подходит и говорит, чтобы я выходил к машине. Было уже около 9 часов вечера. Я сейчас же вышел с вещами, упал, конечно, что случалось уже неоднократно за этот день. Подходит машина, кто-то другой по указанию начальника берет мои вещи и говорит: «Давайте пачку табака». Отвечаю, что отдам, когда я и мои вещи будут в машине. Через минуту сам начальник открыл мне дверцы, человек внес вещи, я наконец уселся, передал носильщику пачку табака. Тогда я только понял, что все предшествовавшие машины тоже уезжали только с теми, кто в том или ином виде давал взятку. Моя плата была очень высока, так как пачка махорки (даже не табака) и не в 100, а в 50 г стоила 100 р. и выше, как я узнал впоследствии. И такой человек, ведающий таким большим, ответственным, связанным с жизнью людей делом, морит сутками больных, стариков, женщин, детей только потому, что им нечем дать взятку. Думаю, что из тех трупов, которые я видел на станции, большая часть лежит на совести этого преступного начальника.