Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Приехали на ст. Волхов не помню уже когда, не помню, кормили ли нас там. Потом приехали в Тихвин, вот там точно кормили нас обедом. Как-то все получалось, что обедали мы поздно вечером. Очередь на обеды жуткая, так как надо было сразу накормить весь эшелон, то есть около 1000–1500 человек. Я подошел позже других и поэтому выдержал небольшую очередь. Дали щи с большим количеством капусты. Как это было чудесно после воды блокадных супов. Дали маленький, на два глотка, кусочек колбасы и пюре к нему, но самое главное – 200 г отличного хлеба. Это был чудесный обед, тем более что я весь день просидел на кипятке с хлебом, который был получен мною в Жихоре при посадке. Ноги и руки у меня стали усиленно пухнуть, это было очень больно. Валенки стягивали ноги как тисками, и было мучительно больно не только ходить, но и стоять, и даже сидеть. Решил снять шерстяные чулки, носки и остаться только в одних носках. Попросил одного молоденького и, как мне показалось, симпатичного красноармейца помочь мне снять валенки. Он очень радушно ответил: «Садись, папаша, помогу, а то я вижу, тебе трудно стоять». Так я снял валенки и двое чулок, с грустью посмотрел на свои колоды вместо ног, холодные как лед, так как притока крови нет, обнаружил еще какие-то странно болевшие точки на ногах, как будто раненые или содранные места, и надел валенки на одни носки. Стало заметно легче, но все же больно. Поблагодарил и с трудом заковылял к выходу. Этот же красноармеец шел за мной и наблюдал, как тяжело я иду. Я остановился и начал крутить папиросу. Он подошел. «Сынок, – говорю, – закури хорошего табачку». «Нет, – говорит, – спасибо, я не курю». Расспросил, что со мной, я его спросил, кто он, откуда. Говорит, закончил десятилетку, а тут война. Призван, отправлен на ст. Мга, а там немцы. Это та станция, которая закупоривает Северную дорогу к Л-ду, из которой мы вот уже сколько времени стараемся их выбить, а до сих пор не можем. Закурив, я двинулся к выходу. Он за мной и предлагает: «Папаша, вам трудно идти, да и темень на дворе, давайте, я вас провожу». Взял меня под руку, осторожно довел до моего вагона, там мы и распрощались. Так радостно мне было встретить человека, душевно, по-человечески отнесшегося к страдающему больному старику. Таким резким контрастом явился он после того бессердечного молодого зверья, с которым я ехал.

Переезды были короткими, остановки – бесконечно длинными. Мороз, ветер, и тут же на путях приходилось отправлять естественные надобности, малые и большие. Желудок действовал, и это меня радовало, так как могли быть очень скверные последствия, если бы в течение ряда дней он действовать отказался.

Так проходили дни и ночи совершенно без сна, без тепла и без настоящей еды, так как день питался только хлебом в ограниченном количестве (это все те же 800 г хлеба, которые получил в Жихоре и которые надо было растянуть на неопределенное количество дней и ночей до Череповца). Вместо воды пользовались снегом, который таял у меня в алюминиевой кружке, подогреваясь на печке. Чувствуя, что опухоль продолжает увеличиваться, решил снять валенки и надеть бурки, учитывая при этом, что когда доеду до места, то снять их можно будет, только разрезав, то есть испортив. Чуть ли не час я мучился с переобуванием, тем более что кроме трудности снять валенок и надеть бурку (так тяжело все это слезало и налезало) было еще и очень больно, особенно в области суставов, которые как-то странно вздулись. Наконец я все же проделал эту операцию.

Подъехали к ст. Бабаево ночью, должны были там обедать. Голоден был как собака, вылез из вагона и заковылял к столовой. Мороз и ветер адовы. Очередь перед столовой аховая. Нечего делать, встал, это на улице, конечно, перед зданием. Перемерз страшно, я уже и ходил, и бил руку об руку, ногу об ногу, но это мало помогало. Просил милиционера пустить постоять в дверях, чтобы там дождаться своей очереди. Ничего не помогло. Так и пришлось дрожать на морозе около часа, пока нас не впустили в зал. Там тоже, конечно, продолжение очереди, но хоть относительно тепло. Добрался я так до обеда – суп, каша, 300 г хлеба. Конечно, все это было съедено без остатка. Можно было бы, так и повторил бы, так как изголодался страшно.

До Череповца осталось что-то около 40 км. Рассчитывал, что к утру приедем. Это было уже в ночь на 6 февраля. С трудом нашел вагон свой, упал впотьмах, потерял калошу, вновь упал несколько раз, нашел калошу, потом опять нашел свой вагон и влез. А темень жуткая, найди тут свой вагон, когда они все одинаковые. Измучился вконец в поисках, а тут еще говорят, что состав скоро отойдет.

В вагоне новость – умер один из инженеров, сотоварищ моих бандитов-попутчиков. Ну что же, так и ехали с мертвецом, это ведь теперь не редкость, в каждом эшелоне умирает в дороге несколько десятков человек. Товарищи его долго совещались, где и как сдать покойника, как быть с его деньгами, говорили, что у него жена живет в Вологде. Порешили сдать труп в Череповце.