Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

На вопрос, где должно быть сосредоточено основное внимание, ответ сегодня один: на дворах, на вывоз нечистот.

Л. Никольский. «Ленинградская правда», 29 марта 1942 года

31 марта 1942 года

Что-то грустно мне сегодня весь день. Вероятно, оттого, что хочется есть. По радио – 5-я симфония Чайковского. Очень хочется в театр. Читаю «Большие надежды» Диккенса…

Несколько дней назад со мной произошло нечто ужасное. Но я желаю повторения… Но я была сыта и поэтому чувствовала себя здоровой. Тарелка супа стоила мне… Это ужасно и вместе с тем приятно. Иван Дмитриевич мстит мне за мою смелость и дерзость.

Тяжело, ужасно без друзей. Скорее была бы радость, т. е. жизнь. Ведь это, я думаю, переживание, но не жизнь… [Б. З-ва].

«Отдел здравоохранения

Государственная санитарная инспекция

г. Ленинграда

Председателю исполкома т. Попкову П. С.

№ 14/63 31.IIL42 г.

Госсанинспекцией г. Ленинграда 30-го марта с.г. произведена проверка выполнения решения Ленгорисполкома от 7 марта 1942 года № 157/с о кремации трупов на 1-м Кирпично-асбестовом заводе Ленгорисполкома. Проверкой установлено, что сжигание трупов производится на заводе с 10 марта 1942 года в одной печи.

За период эксплуатации по справке директора завода т. Иванова сожжено 6,5 тысячи трупов. Учет сжигаемых трупов ведется по приемо-сдаточным актам, согласованным организациями, доставляющими трупы на завод. На загрузке вагонеток, очистке их после сжигания трупов в печи и выгрузке кремационных остатков занят 31 человек рабочих.

В момент обследования производилась разгрузка машины АТУЛ № <…>, доставившей 125 трупов из морга Василеостровскою района. <…> Разгрузка производилась нарядом бойцов 6–1 ветеринарной команды МПВО Кировского района в количестве 7 человек. Бойцы носили трупы на себе в собственной одежде.

В помещении для загрузки вагонеток из-за неисправности печных ворот имеется резкий запах зловонного дыма. Из осмотренных пяти вагонеток, поступивших в разгрузочное отделение после кремации, в трех обнаружены спекшиеся массы обгоревших останков с резким трупным запахом; последние рабочими в собственной одежде собирались на свободную вагонетку для дополнительного сжигания. Неполное сжигание трупов объясняется недостатком топлива, не позволяющим поддерживать должную температуру в печи.

Площадка для захоронения кремационных остатков отведена в непосредственной близости к помещению печей, куда вручную выносится содержимое вагонеток после кремации. На территории площадки <…> трупная зола складывается кучами высотой до одного метра на площади 15–20 кв. метров.

В кремационных остатках на площадке обнаружены незначительные по величине спекшиеся [фрагменты] трупов с резким запахом, сохранившие конфигурацию частей костного скелета…

На основании изложенного Госсанинспекция г. Ленинграда считает производство кремации на заводе, даже в этих примитивных условиях, вполне приемлемым и целесообразным.

Начальник Госсанинспекции г. Ленинграда Никитин. Ст. жил. комм, госсанинспектор Шилъган».

1 апреля 1942 года

Сегодня закончилось мое пребывание в стационаре. Немного отдохнул, даже поправился, но самочувствие неважное и цинга не уменьшилась. Ни разу не давали овощей, четыре дня не было витаминов, два дня не наливали вина, хотя в общем питание удовлетворительное. <…>

Группу работников завода, в которую вхожу я, перевели с «котлового довольствия» на «организованное питание». Это дает: на завтрак – полпорции каши плюс кофе; в обед – суп, половинку второго (маленький кусочек мяса без гарнира); ужин – три четверти каши. Таким образом, в месяц нам должны продать до 4 кг крупы, в марте было 2. <…>

Сегодня празднуем двадцатипятилетие работы на заводе Владимира Гавриловича И. Пир вовсю: водка (спирт), пиво, котлеты, блинчики, ватрушки, чай [М. К.].

ЭВАКУАЦИЯ

Из блокадных воспоминаний Е. В-ной.

Вспоминать факты давно минувшего с трудом, но все же удается, а восстановить мысли свои того времени уже гораздо труднее. Вернее, возможен всегда грех привнесения в прошлое сегодняшних мыслей, обобщающих пережитые впечатления.

Стараюсь не «грешить» и вот с уверенностью утверждаю, что, уезжая из Ленинграда в этом неуютном, холодном, наглухо закрытом фургоне (как в «черном вороне») с малюсенькими, прочно замершими окошечками, мысленно прокляла «город славы и беды» (для меня только беды) и зарекалась: не вернусь в него никогда. <…>