Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Как они доедут? Все ли будет в пути благополучно? Как будут кормить? Рассчитываю на помощь Левита и двух женщин из нашего домохозяйства, которые едут в Красноярский край. Смущают мысли: разрешат ли маме остановиться в Омске? Если разрешат, каково ей будет у Нади? Бедная мама! Ты будешь далеко от разрывов снарядов, но переживать все же будешь много. Буду ждать телеграмм и писем с дороги. Не суди нас строго за то, что мы настояли на твоем отъезде. Тебе было трудно здесь. С Левитом послал своим маленькую посылку и 600 рублей.

21 июля отравился К., он оставил записку следующего содержания: «Жить страшно, уехать не могу, не хватает сил. Простите». Жаль его. Смалодушничал.

Зав Кировским райздравотделом райком выделяет Красильникова, но он сейчас болен. Когда поправится? Фридлянда в район не берут [И. Н-в].

29 июля 1942 года

Сегодня день моего рождения. Час дня. Сижу за столом один. Мать лежит на кровати больная. На столе – котелок вареной картошки, на тарелке веером разложены 200 г килек и 300 г хлеба. В котелке остывают грибы, собранные вчера. Нет ни аппетита, ни настроения. Вина нет, друзей нет, девушки нет, есть только продолжение войны.

Утром 25-го навестил Быстровых. Застал их дома. Угостил привезенными грибами, картошкой, редиской и табаком. Говорил с Владимиром и не верил ушам своим, выслушивая его ругательства и оскорбления по адресу жены.

Легли поздно. Утром следующего дня пошли с Владимиром в Охтинские бани.

После бани поехали на Пороховые к Кате Ивановой. Она собралась в эвакуацию и уже получила на работе расчет. Поспешно распродает этюды покойного мужа. «Перед грозой» цела, вероятно, из-за того, что большая и занимает много места. Когда-то я просил ее не продавать. Взял на память несколько последних рисунков.

Мою Охту теперь не узнать! В домах остались по 3–5 человек. Дома разбирают на дрова. Окна выбиты, черные, как глаза смерти. Дворы заросли бурьяном. Люди встречаются редко <…> [Б. Б.].

31 июля 1942 года

Миновал последний день июля. Мне пошел двадцать восьмой год. Вечером долго смотрел в окно. На западе небо пурпурно-золотое, а на юге показалась радуга… Дул сильный ветер. Временами лил дождь. День рождения прошел тихо и скучно.

Нина стала жить со своим В. Она его не любит. Из-за алчности отдала ему девичью честь. И после всего хочет, чтобы я связал с ней свою жизнь. У нас последние дни идут крупные разговоры. Сегодня особенно. Я ей все высказал. Она тяжело переживает… <…> [Б.Б.].

2 августа 1942 года

На лечебном питании ужины голодные. Вместо крупы дают шрот в пропорции пять к одному <…> [М. К.].

Сегодня долго ходил по лесу. Набрал много грибов: белых, красных, прочих. Сушим, солим, варим. Вчера ходил за голубикой. Набрал армейский котелок.

Вчера вечером уснул далеко за полночь, беседовал с Ниной. Мы ласкали друг друга как влюбленные. Сегодня, вероятно, опять то же самое. Все это напоминает мне благословенные времена встреч с Марией. Чувствую себя великолепно духовно и физически.

На юге дела идут невеселые. События грозные. Стараюсь не думать, все равно от этого легче не будет. Буду жить, как жизнь велит, по обстоятельствам [Б. Б.].

Много работы. Сплю по шесть часов в сутки. Остальное время работаю. Получил квартиру из кухни, передней и комнаты очень светлой и хорошей. Поставили телефон.

Опять был обстрел на Невском, Литейном. Снаряды попали в трамваи, магазины. Была каша из разорванной человеческой плоти и щебня [А. А.].

5 августа 1942 года

Проблема сытости в столовой лечебного питания разрешилась со вчерашнего дня тем, что два-три раза в день дают зеленые щи. Сытно и крупа остается на каши утром и вечером [М. К.].

5 августа 1942 года

Ежедневно хожу за грибами. Набираю понемногу. Мать их сушит, солит, маринует и жарит. Провожу в лесу по пять-восемь часов. Сильно устаю физически, но хорошо отдыхаю духовно. Только сегодня с полудня распогодилось. Выглянуло солнце, и стало тепло. Все дни шел дождь и дул сильный ветер. Сегодня я должен обстоятельно написать о Нине. <…>

Она красивая умная женщина. Ей нет еще 18 лет. Многое пережила. Я не думал, что она как девушка так низко падет. Как горько я в ней разочаровался и через это переживаю. Она равнодушна к В. Он ее любит. Помогает продуктами. Ест она как заправский грузчик, и на глазах тучнеет, и эта чрезмерная полнота ее портит. Ест она много и жадно, открыто и украдкой. Это становится противно не только мне, но и матери.