Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Утро 14 января 1944 года. Начинался 937-й день Великой Отечественной войны. Полки реактивных минометов, сосредоточенные на Ораниенбаумском плацдарме, нанесли удар по врагу. Вскоре к ним присоединилась артиллерия Ленинградского фронта и Балтийского флота. Чуть более часа артиллеристы били по врагу, расчищая путь готовым атаковать частям 2-й ударной армии. Началось завершающее сражение битвы за Ленинград.

На следующий день в наступление с Пулковских высот перешли войска 42-й армии. Враг отчаянно сопротивлялся. Атакующие не без труда и потерь преодолевали оборонительные укрепления немцев.

14 января 1944 года

На этот день было назначено начало нашего наступления. В 9 часов 35 минут, с начала залпа «Катюш» и другой артиллерии, дали и мы первый залп. Слушай, город Ленина! Слушайте, дорогие ленинградцы, слушайте грозную музыку! Это играет наш мощный артиллерийский оркестр. Он исполняет симфонию мести, симфонию расплаты. Мы долго ждали этого часа, словно великого праздника. И вот он пришел! Трепещи, лютый враг! Пришло время рассчитаться с тобой за муки голода, смерть, кровавый разбой, бомбежки и обстрелы!

Стоял неимоверный грохот. Буквально ничего не было слышно. Команды приходилось принимать, подбегая к старшему на батарее и слушая его крик прямо в ухо.

Немцы редко, но огрызались. Они обстреляли артиллерийским огнем наш прежний передний край. Но один снаряд задел вершину дерева над нашей огневой позицией, разорвался там, и осколком был разбит прицел 5-го миномета [Коровкин].

22 января 1944 года

Пока мы организовывали штаб и отделы корпуса, мало-мальски налаживали свое житье и быт, хотя все это было очень неприхотливо и упрощенно, – на всех фронтах шли успешные действия. Но наш участок фронта точно застыл в январской стуже, так он был малоподвижен.

Но наконец зашевелился и наш фронт. Немцы побежали сами, без боя, нам осталось только преследовать их. Мы молниеносно побросали свои землянки и часть имущества.

Рывок вперед в первые дни был очень велик и полон доселе неведомыми впечатлениями: мы неслись по земле, которой владели немцы. Убегая, они подрывали и уничтожали все, что только можно было уничтожить, и убийственно минировали за собой все близлежащие дороги и жилье.

Сойти с дороги, съехать чуть в сторону означало верную смерть, полную возможность взлететь на воздух! Часто у самых дорог предостерегающе валялись клочья разорванных лошадей, упряжи, машин и даже людей.

Часто такое нагромождение являлось причиной наших остановок. Мне делалось страшно, особенно после того, как, выйдя из машины в одну из таких остановок, увидела разорванную рыжую лошадь с оскаленной в предсмертной муке мордой, с остановившимися безумными глазами и лежащим рядом с ней безголовым трупом солдата. Странно и дико выглядел человеческий труп без головы.

Убийственный вид имела 8-я ГЭС, мимо которой пронеслись мы в первые дни нашего отчаянного марша. Огромное серое здание буквально лежало опрокинутое кверху ногами. То была работа немцев перед уходом.

Промерзшие и уставшие в первый день, мы искали какую-нибудь крышу, под которой смогли бы согреться и провести ночь, и залезли в немцами оставленную землянку, наспех осмотрев ее. Землянка была очень хороша: просторная, обставленная мебелью, сделанной из березы. Положительно, немцы молодцы, так искусно использовавшие поверхностную часть дерева с естественным прихотливым рисунком коры. Получилось просто художественно.

Кажется, не успел остыть очаг, оставленный врагом, как мы воспользовались оставленными благами. Провели ночь в приютившей нас землянке, а утром старший лейтенант Холопцев у входа в землянку обнаружил мины.

Только чистая случайность спасла нас от гибели. Кто-то смеялся, что среди нас есть счастливые.

Теперь уже часто встречались группы пленных немцев, ведомые нашими конвоирами. Я с интересом смотрела на понурые лица немецких молодцов, их теперешнее шествие не напоминало победного марша, а лица наших солдат светились торжеством и удовлетворением. По дорогам лежало много трупов немецких солдат, их некогда и некому было убирать.

В деревне Захожье находилась большая часть немецких пленных. Их выстроили и собирались направить в пункт сбора пленных. Я прошла мимо угрюмой и чрезвычайно мрачной толпы. Они не смотрели на нас, не поднимали опущенных глаз от земли и были жалки и подавлены. Некоторые из них держали носилки, на которых лежали их раненые или больные товарищи.

В сердце своем я старалась вызвать ярость, припоминая, что совершили эти злодеи на нашей земле, но в горле стоял ком, и слезы щекотали глаза. Очень не похожи на победителей эти жалкие и понурые люди, и казалось, что они неспособны совершить какое-либо злодеяние.

Лица у них были тонкие, заостренные, волосы светлые или светло-рыжие, одеты они были удивительно легко. Странно было видеть их в такие морозные зимние дни. Неудивительно, что русская зима так напугала их, а морозы способствовали бегству.