Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

К борьбе с артиллерией противника активно подключился Балтийский флот. Целью более трети стрельб дальнобойных орудий флота стали осадные батареи врага.

2 ноября 1941 года

Сегодня мы пошли учиться. Как я рада. Наконец-то! В школе обещали кормить обедом и давать 50 г хлеба без карточек. Учителя все новые. По русскому языку, очевидно, хорошая и добрая. По алгебре – строгая, но хорошо объясняет. По физике тоже. У нее такие странные пухлые губы. Учительница истории дергается, как кукла на ниточках. Я все перезабыла. Надо взять себя в руки и учиться…

Бедную мою Сильву опять хотят усыпить. Жалко. <… > Я поймала двух кошек, а Кондратыч ругается и за нее и за кошек. Гадят! Я не знаю, что делать, и молчу, а есть хочется [В. П-н].

… Сегодня обедали в столовой горкома ВЛКСМ. Ели все по три блюда: суп, мясо с макаронами или кашей. Я взяла рассольник, на второе – свинину с макаронами и омлет. Какао нам уже не досталось. К.Г. Ш-в предпринял атаку на меня, чтобы я договорилась также об ужинах, но эти разговоры конечно бесцельны и ужина нам не дадут. Хорошо бы хоть каждый день так обедать, но мясо удастся получать только через день, так как не хватает талонов [Е. С-ва].

4 ноября 1941 года

Началось предпраздничное оживление. Налеты авиации противника усилились. Артобстрелы тоже. Сегодня было пять налетов. А в 21 час 50 мин наш истребитель таранил Юнкерса. Вражеский самолет упал в районе Таврического сада. С каким восторгом встретили это наблюдавшие за боем наши работники [А. К-й].

3 ноября со мной и с еще одним бойцом т. Б-м произошел нехороший случай. Нам дали шоколад, пирожные и потом вечером конфеты. Во время обеда, когда я получил шоколад, Кузнецов предложил продать все в три раза дороже. Я отказался. Тогда он опять стал просить, говоря, что это нужно матери. Я одно пирожное продал, а второе съел. Когда уже после я съел немного шоколада и у меня осталось полплитки, Кузнецов попросил продать ее за 15 рублей, когда плитка стоила 5 рублей 2 копейки. Я сначала думал, что он смеется, и не продал, но потом все-таки согласился продать, руководствуясь той целью, что мне нужны были деньги.

Когда я выкупал шоколад, то этого у меня и в уме не было, чтобы перепродавать, Не то чтобы я соблазнился деньгами, а я просто ни о чем не думал и не понимал, что совершаю нехороший поступок по отношению к товарищу, с которым жил вместе уже почти два месяца и спал на соседней койке. Когда я уже перепродал [шоколад], то пошел в 22-ю комнату играть в бильярд и там сообщил о сделке. Ребята стали смеяться, что они один другому тоже продадут, и в конечном счете получился аналогичный случай, Б-в продал Е-ву полплитки или меньше за такую же цену.

Вечером под руководством Ш-ко мне ребята стали объяснять, что я совершил и к чему это влечет. Что, может быть, завтра я продам ватник, пойду продавать хлеб и т. д. Что это мародерство, спекуляция, и если дать огласку и передать в ревтрибунал, можно получить восемь лет. Решили по предложению Айзиковича и Ш-ко устроить товарищеский суд, не вынося это из стен взвода. Позвали политрука. Суд [проходил] под председательством А-ча, так как он учился в Юридической школе и кое-что понимает, и при посредстве секретаря т. П-де вынес общественное порицание перед строем.

Пошло дальше, так как, по словам Ш-ко, политрука и П-де комсомол это оставить не может. Собрали тотчас [собрание] комсо [мольских] групп и вынесли мне строгий выговор с предупреждением и с занесением в личное дело. Некоторые говорили, что это слишком, но тут опять же Ш-ко и А-ч подняли шум и развели такую философию, что припомнили были и небылицы и еще кое-что приплели. В общем, из мухи сделали слона. Решили, что если это повторится, то дело пойдет дальше.

Этот случай, конечно, я запомню надолго и думаю, что больше не повторится. На ошибках мы учимся. Потом это дело разбирали на бюро в присутствии командира роты, политрука взвода, политрука 3-го взвода, комсоргов 1-го и 2-го взводов и старшины роты. Оставили так же и передадут в райком.

Встретил в магазине Д. Р-ву, учившуюся вместе со мной, и узнал, что Владимир О-в погиб от руки фашистского снайпера. Возвратившись из разведки, он понес обед красноармейцу и в это время его настигла разрывная пуля, убившая на месте. Он умер 22 октября. Погиб также Ю. Никитин. Оба были хорошими товарищами, прекрасными комсоргами.

Сейчас уже пятая тревога в течение дня. За окнами бьют зенитки. Дрожит земля. Раздаются глухие взрывы, и дом вздрагивает. Часть ребят в очагах поражения. Я здесь, так как свободный караул. Вызывали второй взвод, но тревога была ложной. Во время третьей тревоги были пожары. Горело около Литейного моста на [улице] Каляева и еще где-то. На райком упала одна зажигательная бомба. Фугасных [бомб противник] бросил много. Когда я был на крыше, то слышал свист и целый ряд взрывов. То же самое повторилось спустя некоторое время.