Блокадные после

Все действие возле «Гиганта» заняло на экране чуть больше минуты, но и на самом деле оно длилось не намного больше: началось (с того момента, как появились там грузовики с присужденными к смерти) в 10.55, закончилось в 11.07. Это время зафиксировано в записной книжке военного корреспондента П. Н. Лукницкого[59].

Двенадцатью минутами измеряется действо, которое послевоенная советская пропаганда провозгласила актом бесспорно справедливого возмездия.

Потом об этом событии предпочли забыть – понятно же, что не очень красиво оно выглядело. И в учебниках истории о нем не было ни слова. Книга Лукницкого с подробным описанием массового зрелища вышла только один раз, на излете оттепели – в 1968 году; при последующих же ее переизданиях вполне политкорректная глава № 26 под названием «Одиннадцать из миллиона» была из текста стыдливо изъята.

Однако в отдельных опубликованных в конце 1990-х текстах можно встретить отголоски события, происшедшего 5 января 1946 года у кинотеатрах «Гигант».

Как же давние впечатления отразились в человеческой памяти? Отпечатались, остались незыблемыми? Трансформировались? Изменилась ли со временем в сознании людей оценка самого события?

В 3-м томе «Записок об Анне Ахматовой» Л. К. Чуковская пересказала ахматовское воспоминание о визите к ней «одной знакомой дамы»: «– Она явилась ко мне в 46 году. Протягивает какие-то две бумажонки. “Комендант города посылает вам два билета на завтрашнее утро в гавань. Там будут вешать двоих немцев”. И очень настаивала, чтоб я шла… Я ей ответила: “Не сомневаюсь, что эти несчастные люди совершили ужасные преступления, и кара, которая их постигает, заслужена. Но я-то за какие преступления должна это видеть?”»[60]

(Опубликованный много позже дневник Л. В. Шапориной раскрывает имя «знакомой дамы» Ахматовой. Это писательница Н. Л. Дилакторская «приглашала ее приехать на казнь немцев, говоря: “Вас очень просят…”»[61])

Но вот рассказ человека – добровольного участника массового зрелища. В сборнике, посвященном юбилею Военно-Медицинской Академии, приведены воспоминания бывшего слушателя первого послевоенного выпуска Е. Ф. Селиванова. Неожиданно в них находим интересующую нас информацию.

«Была лекция – физика… Вскоре после ее начала по рядам прошла записка, неизвестно, кем написанная. В ней сообщалось, что сейчас на площади у кинотеатра «Гигант» должна состояться казнь эсесовцев. По мере продвижения записки то один, то другой, собирали книги, конспекты, стараясь не привлекать внимание, выходили из аудитории и направлялись к Финляндскому вокзалу. Трамваи по улице Комсомола уже не ходили. Это и понятно: по всей ширине улицы быстро шли и почти бежали люди, все в одном направлении – к кинотеатру “Гигант”.

В середине площади, почти на том месте, где потом был сооружен памятник М. И. Калинину, были сколочены четыре виселицы…

За угрюмой настороженностью лиц угадывалось воспоминание о страдании горожан, о гибели родных, близких, друзей…

Во время прочтения приговора генерал бормотал молитву. Барабанная дробь…

Виселица там, где сейчас памятник Калинину. В толпе угрюмая настороженность…

Во время чтения приговора генерал бормотал молитву. Барабанная дробь…

Потом какое-то вихревое движение толпы. Не было возможности сопротивляться потоку. К счастью, многих вынесло на ул. Комсомола. И выбравшись из толпы, мы бросились на занятия. Предстояло отсидеть еще семинар по основам марксизма-ленинизма…»[62].

Несколько лет назад, отмечая очередную годовщину снятия блокады, санкт-петербургские газеты и интернет проинформировали читателей и пользователей о том, как в 1946 году в Ленинграде «публично расправлялись с преступниками». На сайтах «Комсомольской правды» и «Независимой газеты» остались отдельные рассказы бывших детей блокады.

«…Когда бываю у кинотеатра «Гигант» (ныне это казино «Гигант-холл»), что на площади Калинина, перед глазами встает картина казни (сразу после победы) семерых немцев. Народу – море. Прямо у памятника Калинину виселицы стоят. Детская память цепкая, я даже фамилии двоих из фашистов запомнил. Крайний справа был рядовой Янике, он плакал, а генерал-полковник Ромлингер как рявкнет на него, и тот замолчал. Машины, на площадках которых они стояли, дернулись, и приговоренные повисли на веревках. Страшные это воспоминания, не дай бог кому пережить такое»[63].

«В день, когда это происходило, у мамы была смена на заводе. Но тетя Таня, наша соседка, пошла смотреть на казнь и взяла с собой меня. Мне было тогда одиннадцать лет. Мы пришли заранее, однако людей было очень много. Помню, толпа как-то странно шумела, будто все отчего-то волновались. Когда грузовик с виселицами поехал, немцы повисли и затрепыхались, я почему-то вдруг испугалась и спряталась за тетю Таню. Хотя фашистов ужасно ненавидела и всю войну хотела, чтобы их всех поубивали»[64].

Народный артист России Иван Краско рассказал корреспонденту: