Блокадные рассказы

Профессор неторопливо поднялся из-за стола, надел пальто и шапку, повязался шарфом. Он принципиально не носил ватник, не обвязывался платками. Он, казалось, не чувствовал холода. Казалось, что всё происходящее его не касается.

Профессор вышел на улицу и направился в сторону Публичной библиотеки. Благо недалеко, и это расстояние можно было проделать пешком минут за двадцать-тридцать. Он брёл неторопливо с отрешённым взглядом, устремлённым то ли вдаль, то ли вглубь себя. Вот и оно, такое до боли знакомое и, наверное, даже любимое здание. Сколько часов он провёл в этих стенах… Подсчитать это, скорее всего, невозможно. Они помнят его ещё совсем безусым юнцом, только-только окончившим университет. С горящим взглядом, увлечённым наукой, полным амбиций и стремлений.

Профессор подошёл к Публичке. Она работала. Вошёл внутрь. Гардероб был закрыт. Обычно до войны здесь сидели строгие женщины в возрасте, то и дело покрикивающие на рассеянных академиков, чтобы те не засиживались допоздна, не забывали забрать свои вещи вовремя. А теперь их не было. Да и в гардеробе не было нужды. Не было необходимости оставлять где-то свою верхнюю одежду. Библиотека не отапливалась. Внутри температура была чуть выше, чем на улице.

Профессор поднялся по лестнице. Всё здесь было знакомое и родное. В библиотеке было много людей. Не столько, конечно, как до войны, когда приходилось выстаивать в очереди, чтобы пообщаться с дамой-библиотекарем и сделать свой заказ на нужные тебе книги. Потому что вчерашние студенты, жаждущие научной славы и открытий, а так-же седовласые академики набирали огромное количество томов, чтобы потом полностью погрузиться в работу, чтобы взять за раз как можно больше книг и работать дальше, отвлекаясь разве что на быстрый перекур в курилке.

Профессор вошёл в зал. Там сидело много людей. Все одетые в зимнюю уличную одежду – кто-то в тёплых пальто с шикарным меховым воротником, а кто-то даже в ватнике, в шапках. Мужчины и женщины. Разного возраста. Все они сосредоточенно что-то писали. Рядом с каждым лежала внушительная стопка книг. Никто не отвлекался на происходящее. В читальном зале было холодно. Кисти рук застывали от холода. Писать было сложно, потому что пальцы иногда переставали разгибаться и болели. Люди дули на них, пытаясь согреть. При дыхании изо рта шёл пар. Это был единственный тёплый воздух в морозном помещении. И люди писали дальше. Писали пером и чернилами, писали карандашом. Все очень худые, потому что сегодняшний, да, впрочем, и вчерашний, и завтрашний рацион каждого составляли эти блокадные сто двадцать пять грамм хлеба. Но это, казалось, не важно. Люди работали. Что они писали, почему в этот холод они пришли в библиотеку, почему были полностью погружены в своё занятие и, казалось, ничто и никто не сможет отвлечь их от своей цели? Что давало им силы? Как распорядились они своими научными изысканиями, работами, сделанными в страшные дни блокады, после того как наступил мир?

Профессор подошёл к каталогу. Быстро уверенными движениями нашёл необходимые ему карточки с изданиями. Подошёл к библиотекарю. Поздоровался. Здесь его все знали. Дальше со стопкой книжек направился к свободному столу. Сел. Подул на замёрзшее перо, положил перед собой чистый лист бумаги и полностью погрузился в работу.

СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ

В осаждённый город прорывается самолёт. На нём красные пятиконечные звезды. Им управляет молодой мальчишка – ему двадцать лет. В мирное время он бы мог сидеть на институтской скамье, засиживаться поздно ночью за конспектами, прилежно готовясь к экзаменам. Или же наоборот – то и дело получать двойки и с утра до ночи кружить головы таким же молодым и бесшабашным девчонкам. Возможно, он мог серьёзно заниматься спортом, сдавать нормы ГТО или быть передовиком на производстве. А что ещё обычно делают в мирное время двадцатилетние пацаны?

Сейчас под непрекращающиеся обстрелы с воздуха и земли он ведёт свою крылатую машину в Ленинград, крепко сжав штурвал обеими руками. На борту лекарства для голодающих людей. И ещё ноты – целых четыре огромных нотных тетради, в которых записана Седьмая симфония.

Ему никак нельзя позволить неприятелю подбить свой самолёт. Он во что бы то ни стало должен доставить свой груз.

И вот, наконец, шасси тяжёлой боевой машины коснулись земли в осаждённом городе.

Партитура прибыла в блокадный Ленинград. Её ждали. Это не просто ноты – это музыка грядущей победы. Её немедленно везут в Филармонию. Ведь её будут исполнять ленинградцам.

Для этого нужно много музыкантов. Но где их взять в осаждённом городе? Кто-то эвакуирован, кто-то убит, кто-то ослабел от голода и не может ходить, кто-то сражается на фронте. Блокадный город, находящийся на военном положении, не предполагает наличие оркестра виртуозов.

Но композитор категорически настаивает на определённом количестве участников оркестра. Нужно – значит, сделаем.

И в городе кинут клич. Нужны музыканты. Мы будем исполнять Ленинградскую симфонию. Мы будем приближать победу.