Блондинка на необычном острове (СИ)

  - Если получил пощечину, то ее даже не смоет смерть той, кто ее дала, - Honore ласково посмотрел на графиню, как на загнанную лань. - Надо было сразу сжечь ее, еще до пощечины.

  - Пощечина, позор, - принц Casimiro в досаде стукнул ножкой по гранитной плите.

  Плита не раскололась от его гнева, и на нее с остервенением набросились воительницы.

  Они били и колотили плиту, представляли, что бьют Virginie Albertine de Guettee.

  - Я принц, поэтому, что хочу, то и делаю.

  Может быть, я мечтал о пощечине! - принц высказался и еще сильнее разозлился на себя, потому что понимал, что чем больше говорит, тем хуже для него.

  "Никакой ты не принц, - Virginie Albertine de Guettee даже не догадывалась, какое преступление совершила пощечиной принцу. - Принц отличил бы горный хрусталь от бриллианта.

  Ты никогда не видел столь больших бриллиантов?

  Или моя красота затмила твой ум, ты возжелал взять меня в жены, поэтому пленка покрыла твои глаза, и ты перепутал хрусталь с бриллиантом?

  На, смотри, это бриллиант чистейшей воды!

  Бедненький, тебе же никто больше ничего подобного не покажет!" - при написании нет интонации, и для окружающих непонятно, иронизировала ли графиня, или писала серьезно.

  Принц Casimiro зачарованно смотрел на бриллиант.

  В нем искажались и преломлялись груди графини.

  Рассматривание затянулось на час.

  - Принц, костер потух, теперь снова его раздувать, чтобы сжечь ведьм, - старик Jurgen по праву самого старшего ущипнул Casimiro за ухо. - Забирай бриллиант, сжигаем пришелиц, их корабль оставляем себе.

  Молодежь, молодежь!

  О чем вы думаете, всему вас нужно учить! - старик Jurgen покачал головой, он ловил восторженные улыбки воительниц.

  - Бриллиант и так мой! - Принц Casimiro очнулся от летаргического сна, вышел из комы.

  По кругу обошел вокруг графини. - Удивительные у нее волосы.

  Да, девушек с совершенно белыми волосами, снежными много, но у этой дикарки на голове нечто особенное!

  Я нахожу девушку забавной, и перед тем, как ее сожгу, или сдерут с нее кожу, изволю с ней побеседовать за погребальным столом.

  Развлечений у меня мало, прежние шутки и забавы наскучили, хочу новенького и острого.

  - Новенького и острого?

  Кинжал между ягодиц не хочешь? - Ottavia выкрикнула, она не шутила, а искренне хотела помочь принцу найти новые развлечения.

  "Принц от меня без ума, - Virginie Albertine de Guettee написала для своих подружек.

  Они ее обнимали, целовали и тискали. - Вы продолжайте собирать клубнику, а я поговорю с принцем.

  С паршивой овцы хоть шерсти клок". - Virginie Albertine de Guettee удивила аборигенов.

  - Наглая дерзкая блондинка без одежды не сомневается, что ее послушают! - одна из воительниц выразила общее мнение.

  Virginie Albertine de Guettee пошла впереди принца, словно знала, куда идти.

  Принц Casimiro, чтобы не потерять лицо, пытался зайти спереди графини, но не мог, потому что его глаза прилипли к мягким изгибам ее спины и ниже.

  Старик Jurgen вытер слезящиеся глаза и махнул рукой стражницам:

  - Принцу - принцево, а нам - наше!

  Огонь дикаркам, а не клубника!

  Разведите костер и бросайте в него возмутительниц спокойствия по одной.

  Я желаю насладиться зрелищем, как медленно сгорает каждая.

  - Просто не изображайте, что вы единственные, кто понимают шутку, - Batista подхватил мысль Jurgen и сказал это в глаза пленницам. - Ваша Virginie Albertine de Guettee слишком уверена в себе.

  Она что думает, что она нас умнее и лучше?

  - Virginie не думает, она знает! - Sylvie пританцовывала, почему бы не потанцевать, если хочется.

  - Наша обожаемая Virginie права, зачем нам платья? - Catherine сбросила одежды, любезно предоставленные стариками, и засияла свежей наготой.

  За ней с шутками и визгом последовали подружки.

  Воительница Ottavia засмотрелась на них и тоже разделась.

  Но тут же смутилась, и пыталась одеться.

  Nancy и Irene со смехом отнимали у нее одежды, не позволяли одеться.

  - Ну, пожалуйста, мне стыдно голой! - Ottavia согнулась, словно ее лягнула лошадь ниже пояса.

  Слова мягкие, просящие, и одновременно твердые, как бриллиант Virginie.

  - Стыдно, у кого не видно, а у тебя все видно, поэтому не стыдно! - обнаженные девушки по-доброму смеялись.

  Ottavia покраснела, ладошками закрывала то, что считала постыдным, но мест для закрывания больше, чем ладоней.

  - Всех голых девушек - в огонь! - Klaus пресек попытки других воительниц скинуть одежды.

  - Костер, так костер! Ты же не виноват, что жестокий!

  Старость - не радость.

  У старых мужчин мышцы дрябнут, а упрямство, наоборот, затвердевает.

  Ты, наверно, всех своих поклонниц сжигаешь.

  Представляешь, что вместе с каждой девушкой умирает твоя болезнь.

  Несчастный! Страшненький, можно я тебя пожалею, хотя не хочу? - Louise загремела цепями, погладила Klaus по затылку.

  Klaus закрыл глаза от блаженства, но спохватился, раскрыл рот, выкатил глаза и завизжал со слюной и брызгами из носа:

  - Знаю! Вы думаете, что поступаете правильно!

  Я все знаю о вас, о девушках, и ничего не забываю, кроме как имен своих друзей.

  Не помню и тех, кто ко мне равнодушен!