Блондинка. Том I

Я люблю вас!Так говорила эта девчонка. А глаза заплаканные и испуганные. О, тетя Элси, я так люблю вас! Пожалуйста, не отсылайте меня обратно!

И Элси, осторожно подбирая слова, заметила:

— Нам следует подумать о будущем, дорогой. В прошлом мы наделали немало ошибок и…

— Чушь собачья.

— Я хотела сказать, мы ошибались. В прошлом.

— На фиг его вспоминать, это прошлое. Прошлое — это не сейчас.

— Ты же знаешь, как это бывает с молоденькими девушками, — умоляющим тоном сказала Элси. — Что с ними может случиться.

Уоррен подошел к холодильнику, распахнул дверцу, достал бутылку пива. Потом громко захлопнул дверцу и так и присосался к этой бутылке. Стоял, привалившись к разделочному столику, возле грязной раковины, и тыкал грязным ногтем свободной руки в щель в стене, пытаясь поправить выбившуюся паклю. Он сам лично законопатил все эти щели прошлой зимой, и надо же, черт побери, начинай все сначала!.. А через эти щели лезут в дом крошечные черные муравьи.

После долгой паузы он неуверенно, как человек, примеряющий не подходящую ему одежду, заметил:

— Она это плохо воспримет. Ей у нас вроде бы нравится.

И Элси не удержалась, чтобы не поддакнуть:

— Да, нравится.

— Черт.

— Но ты же помнишь, чем это закончилось в прошлый раз, — начала Элси. И заговорила о девочке, которая жила у них несколько лет назад, все в той же комнатушке на чердаке, ходила в ту же школу в Ван-Найсе. Звали ее Люсиль. В пятнадцать лет Люсиль «залетела» и даже не знала толком, кто отец ребенка. Как будто эту Люсиль можно было сравнивать с Нормой Джин!.. И Уоррен, погруженный в собственные мысли, не очень-то внимательно прислушивался к тому, что говорит жена. Да и сама Элси не слишком себя слушала. Однако произнести подобную речь требовали обстоятельства.

Когда она наконец умолкла, Уоррен спросил:

— Так ты собираешься отослать бедную малышку обратно в приют? Обратно в этот… как его… сиротский дом?

— Нет, — улыбнулась Элси. Впервые за весь день улыбнулась. То была ее козырная карта, она приберегала ее напоследок. — Я собираюсь выдать эту девушку замуж. Пусть себе живет счастливо и спокойно.

Она растерянно заморгала, увидев, как Уоррен резко развернулся и, не говоря ни слова, вышел, громко хлопнув дверью. А чуть позже услышала во дворе звук заводимого мотора.

Вернулся он поздно, за полночь, когда Элси и все остальные в доме уже улеглись спать. Сон у Элси был чуткий. Ее разбудили тяжелые шаги мужа. Затем дверь в спальню распахнулась, и она уловила сильный запах спиртного. В спальне было темно, как в колодце, и Элси подумала, что сейчас Уоррен будет шарить по стене в поисках выключателя, но ничего подобного не произошло. Не успела она потянуться к настольной лампе на тумбочке, как он всей тяжестью навалился на нее.

Он не произнес ни слова. Даже не назвал ее по имени. Горячий, тяжелый, разбухший от желания (не обязательно ее, любой женщины), он пыхтел, сопел, разорвал на ней нейлоновую сорочку, а она, застигнутая врасплох, даже не нашла в себе сил оказать хоть какое-то сопротивление. Или (ведь в конце концов она ему жена и обязана исполнять супружеский долг)устроиться в постели поудобнее.

Они не занимались любовью — сколько же? — уже несколько месяцев. Заниматься любовью— не слишком подходящее выражение для того, что происходило между ними в постели. Сама Элси говорила: «делать это», поскольку в моменты близости ею овладевала не характерная для нее застенчивость, причем с самого начала их супружеской жизни и несмотря на сексуальную ненасытность, требовательность и даже нежность, которые проявлял Уоррен, будучи еще молодым мужем. Сама же Элси была в те годы скрытна и молчалива, и если и поддразнивала мужа, то шутливо и нежно. И никогда не произносила слова любовь,никогда не говорила: люблю тебя.Это было трудно, просто невозможно. Странно, иногда думала она, какие-то вещи человек делает каждый день — ну, ходит, к примеру, в ванную, ковыряет в носу, почесывается. Прикасается к себе и другим людям (если, конечно, есть в твоей жизни люди, к которым ты можешь прикасаться и которые имеют право трогать тебя). И однако же об этих вещах как-то не принято говорить, и трудно, почти невозможно подыскать для них подходящие слова.