Блондинка. том I

Наконец в широких дверях собора показался черный полированный гроб, его несли на руках элегантно одетые мужчины с мрачными лицами. Их узнавали, в толпе зевак послышались возбужденные возгласы: Рональд Колман! Адольф Менджой! Нельсон Эдди! Кларк Гейбл! Дуглас Фэрбенкс-младший! Эл Джолсон! Джон Барримор! Бейзил Рэтбон! А за ними, шатаясь от горя, шла вдова, Норма Ширер, тоже кинозвезда, с головы до пят в черном, красивое лицо затенено вуалью. А за ней, за мисс Ширер, выплеснулся из собора целый поток знаменитостей, точно золотая лава растеклась по тротуару. И все они были мрачны и скорбели, и их имена произносились с благоговением, и Глэдис повторяла их Норме Джин, мотавшейся где-то у нее под ногами, притиснутой к ограждению, возбужденной и испуганной, — только бы не затоптали. Лесли Хоуард! Эрик фон Штрохайм! Грета Гарбо! Джоэл Маккри! Уоллес Бири! Клара Боу! Хелен Твелветриз! Спенсер Трейси! Рауль Уолш! Эдвард Дж. Робинсон! Чарли Чаплин! Лайонел Барримор! Джин Харлоу! Граучо, Харпо и Чико Маркс! Мэри Пикфорд! Джейн Уизерс! Ирвин С. Кобб! Ширли Темпл! Джеки Куган!

Бэла Лугоши! Мики Руни! Фредди Бартоломью — надо же, в том самом бархатном костюме из «Лорда Фаунтлероя»! Басби Беркли! Бинг Кросби! Лон Чейни! Мэри Дресслер! Мей Уэст! И охотники за фотографиями и автографами прорывали баррикады, и конная полиция, чертыхаясь и размахивая дубинками, пыталась оттеснить их обратно.

Началась свалка. Сердитые возгласы, вопли, стоны. Кажется, кто-то упал. Кого-то, кажется, огрели резиновой дубинкой, кому-то на ногу наступила копытом лошадь. Полицейские свистели и орали команды в рупор. Кругом заводились автомобильные моторы, вскоре их рев начал перекрывать шум. А потом все вдруг быстро успокоилось. Норма Джин со съехавшей с плеча клетчатой накидкой, слишком испуганная, чтобы плакать, вцепилась в руку Глэдис мертвой хваткой. И мама меня не оттолкнула, она позволила!

Постепенно напор толпы начал ослабевать. Красивый черный катафалк, колесница смерти, отъехал, следом за ним отъехала и вереница длинных лимузинов с шоферами. Остались лишь зеваки, обычные люди, представлявшие друг для друга не больше интереса, чем стайка воробьев. Люди начали расходиться, с улиц и тротуаров сняли ограждения, и идти теперь можно было куда угодно. Но идти вроде бы было некуда, да и оставаться здесь тоже не имело смысла. Историческое событие, похороны одного из пионеров Голливуда Ирвинга Г. Тальберга завершились.

Там и здесь женщины вытирали глаза. Многие зеваки смотрели растерянно, словно понесли великую потерю, не понимая толком, в чем она заключалась.

Мать Нормы Джин была одной из них. Грим на лице за влажной липкой вуалью размазался, глаза были заплаканы и растерянно косили, точно две миниатюрные рыбки, готовые уплыть в разные стороны. Она смотрела на Норму Джин, но, казалось, не видела ее. Затем побрела куда-то, нетвердо ступая на высоченных каблуках. Норма Джин заметила двух мужчин, стоявших порознь, они не сводили с Глэдис глаз. Один из них несколько неуверенно присвистнул ей вслед. Все это напоминало сцену начала танца из мюзикла с Фредом Астером и Джинджер Роджерс — за тем исключением, что музыки не было и Глэдис, похоже, вовсе не замечала мужчину. И он тут же потерял к ней всякий интерес, развернулся и, зевнув, зашагал в другую сторону. Второй, рассеянно почесывая мошонку, точно был на улице один и никто его не видел, двинулся в другом направлении.

Цокот копыт! Норма Джин удивленно подняла глаза и увидела полицейского в униформе. Он сидел верхом на высокой и красивой гнедой лошади с огромными выпуклыми глазами и, щурясь, смотрел на нее сверху вниз.

— А где твоя мама, маленькая девочка? Ты ведь здесь не одна, нет?