Блондинка. том I

И еще ей все время лгали в студийном лазарете, и нанятый той же Студией врач уверял, что кровь ее вовсе не отравлена, хотя она была отравлена. И все эти химические яды проникали даже сквозь самые толстые двойные резиновые перчатки, проникали в кожу и кости рук. Тех самых рук, которые целовал ее возлюбленный, восхищаясь их красотой и изяществом. «Руки, которые утешают» — так он говорил. Яды проникли в костный мозг, разносились по телу кровью, достигли головы, отравили мозг, их пары просочились в не защищенные ничем легкие. А перед глазами все время мелькали какие-то смутные видения. Глаза болели даже во сне. А ее коллеги просто боялись признаться, что тоже отравлены, боялись, что их уволят и они станут безработными. Потому, что в 1934-м в Соединенных Штатах настали просто адские времена. И позорные. Потому, что она звонила и говорила, что заболела, звонила и говорила, что больна. И вот однажды позвонили уже ей, и чей-то голос сообщил, что «она уже больше не в штате Студии, что пропуск ее аннулирован, а потому на Студию ее просто больше не пустят». И это после тринадцати лет!

Потому, что уже больше никогда не будет она работать на Студии. Никогда не будет продавать свою душу ради того, чтобы просто выжить, как какое-то животное. Потому, что она должна очиститься сама и подвергнуть очищению свое бедное дитя.

Потому, что ее дитя было ее тайной, было ею самой и тоже подвержено опасности.

Потому, что на самом деле ее дитя было странным уродцем, оно лишь притворялось хорошенькой кудрявой девочкой. Потому, что все было сплошной обман.

Потому, что даже отец этой девочки не хотел, чтобы она появилась на свет.

Потому, что он сказал, что сомневается, что это его ребенок.

Потому, что он дал ей денег, швырнул эти бумажки на кровать.

Потому, что в сумме эти бумажки составляли ровно 225 долларов, плата за их любовь.

Потому, что он сказал, что никогда не любил ее; просто она неправильно его поняла.

Потому, что он не велел звонить ему, никогда больше; не преследовать его, не ходить за ним по улице.

Потому, что все было обманом.

Потому, что перед тем как она забеременела, он любил ее, а потом перестал. Потому, что так никогда и не женился на ней. Только поэтому, в этом она была уверена.

Потому, что ребенок, родившийся тремя неделями раньше положенного срока, тоже оказался Близнецом, как и она сама. И тоже был проклят, с самого рождения.

Потому, что никто никогда не полюбит такого ребенка.

Потому, что горящие на холмах леса были знаком.

И за мамой пришли, но только то был не Темный Принц.

До конца жизни меня не оставлял этот страх. Что однажды за мной тоже придут какие-то совсем чужие люди и уведут меня, голую, отчаянно сопротивляющуюся. Жалкое и страшное зрелище!..

Пришлось пропустить школу и остаться дома. Мама не разрешала ей ходить к «врагам». Джесс Флинн иногда можно было доверять, иногда — нет. Ибо Джесс Флинн работала на Студии и вполне могла оказаться шпионкой. И в то же время Джесс Флинн была им другом, приносила еду. Заскакивала с улыбкой — «просто взглянуть, как вы тут». Даже предлагала Глэдис денег взаймы, будто Глэдис нужны были ее деньги! Предлагала немного прибраться в квартире. Большую часть времени Глэдис проводила в постели, лежала совершенно голая под грязными простынями, в темноте. Рядом на тумбочке лежал фонарик — на предмет обнаружения скорпионов, которых Глэдис ужасно боялась. Шторы на всех окнах и во всех комнатах были опущены, и невозможно было отличить день от ночи, сумерки от рассвета. Даже в самый яркий солнечный день в спальне висела туманная дымка. Запах болезни. Запах грязных простыней и нижнего белья. Запах залежалых кофейных зерен, прокисшего молока и подгнивших апельсинов, пролежавших в выключенном холодильнике бог знает сколько времени. Запах джина, сигарет, запах человеческого пота, отчаяния и ярости. Джесс Флинн действительно «прибиралась немного», когда ей разрешали. А если нет — нет.