В самую южную точку южного полушария, Огненную землю, я не поеду. Туда можно добраться только на самолётах и очень дорогих аргентинских автобусах. Я не могу себе этого позволить. Если, конечно, у меня нет намерений остаться там на вечное поселение. Время возвращаться в Буэнос-Айрес.
Через десять месяцев пребывания в Латинской Америке я поняла, что мой испанский не настолько хорош, насколько я бы этого хотела. А всё потому, что местные всегда пытаются говорить со мной на английском. Даже если их английский намного хуже моего испанского. Даже если я упорно спрашиваю их на испанском, они, так же упорно, отвечают на английском. Получается, что это я их учу английскому, вместо того чтобы учиться у них испанскому. И тут я разозлилась и стала притворяться, что не говорю по-английски вообще. Они спрашивают:
– Ду ю спик инглиш?
Я хлопаю глазами:
– Но.
– Веа а ю фром?
– Сой де Русия и но абло инглэс.
Я из России, почему, собственно, вы ожидаете, что я говорю по-английски? Мы в Латинской Америке, и я говорю на испанском.
Так началась моя новая, «шпионская» жизнь. Теперь я путешествую, можно сказать, инкогнито. И, скажу я вам, жизнь «шпиона» в бэкпекерском мире одинока… Я сразу потеряла большую часть собеседников. Не могла участвовать в разговоре, делиться опытом. Тяжело притворяться, что не знаешь языка, когда на самом деле его знаешь. Но игра увлекает. При этом можно услышать много интересного о себе.
Никогда в жизни не притворялась, и вот вам! Простите меня все, пожалуйста!
Поезда в Аргентине и Индии абсолютно идентичны. Интересно, это Индия закупает их в Аргентине или наоборот? Правда, здесь нет «лежачих вагонов», только «сидячие».
Здесь не развита железная дорога. Не было тут нашего социалистического феодализма, чтобы дороги строить. Поезда старые, холодные, неудобные и ползут, как черепахи. Но они в пять раз дешевле автобусов. Поэтому обратно в Буэнос-Айрес я еду на поезде.
Вагон гудит как улей. Люди разговаривают громко. Садятся на разные сидения и перекрикиваются друг с другом через несколько рядов, даже если вагон полупустой.
Из дешёвого мобильника звучит сальса без басов и верхов. Из другого мобильника – диско семидесятых. Кто-то заиграл рок на гитаре. Кто-то уже допевает песню про дикую, латиноамериканскую, всепоглощающую любовь до гробовой доски… Ехать пятнадцать часов.
Танго
Буэнос-Айрес – город, ностальгирующий и живущий своим прошлым. Из каждой щели звучит старое танго. В метро и на улицах фотографии Карлоса Гарделя и парочек, сливающихся в страстном винтажном объятии. В моей комнате тоже фотографии Гарделя и разноцветной Ла Боки. Аргентинцы чтут Гарделя, как полубога. Его лицо – это одна из эмблем танго. Существует даже присказка; когда кто-то делает что-то очень хорошо, про него говорят: «Как Гардель, поёт всё лучше и лучше».
Баррио Ла Бока – старый и очень криминальный район Буэнос-Айреса. Его раскрашенные в разные цвета домики напоминают порт с разноцветными контейнерами, ожидающими отправки. Возможно, потому, что Ла Бока и есть портовый район.
Под мостами в баррио Сан-Тельмо живут бомжи. Вечерами они лежат в своих коробках и смотрят телевизоры. Собаки спят рядом с ними. На полках, привинченных прямо к сваям моста, стоят статуэтки и фотографии. За столами ужинают семьи. Обычный спокойный домашний быт. Просто без стен.
Колыбелью танго принято считать бордель Эль-Вьехо-Альмасен в баррио Сан-Тельмо. Первоначально его танцевали мужчины, друг с другом, ожидая, пока освободятся женщины. Но развилось танго в любовь. Как, помните, у Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…»
Танго – танец сложный. Даже интеллектуальный. Танго – это шахматы танца. После танго сальса кажется мне привычной и удобной, как домашние тапочки.
Танго танцуется в близком объятии, прижавшись грудью, головой и щекой к партнёру. Ни с чем не сравнимый опыт – танго с мужчиной, который может вас взволновать. Чувствовать его запах: немного утреннего парфюма, немного табака, немного разогретого движением мужского тела…
«Танго – есть вертикальное выражение горизонтального желания». Эти слова приписывают и Бернарду Шоу, и Борхесу, и даже Шекспиру. Да, не важно. Теперь я приписываю их себе. А аргентинцы говорят: «Танго – это когда держишь ноги вместе, но при этом очень хочешь их разжать». И ещё: «Сомкни свои объятия, разомкни свой разум».
Я ворвалась, словно вихрь, в ночную жизнь Буэнос-Айреса. И не просто в ночную жизнь Буэнос-Айреса, а в ночи милонги. Танго стало моей настоящей страстью. И я решаю остаться здесь на несколько месяцев. Я остаюсь ради танго, так, как влюблённая женщина осталась бы ради мужчины. Танго – это земля обетованная.
Не так уж плохо быть иностранной блондинкой в Латинской Америке. Меня бескорыстно обучают танцоры, впитавшие танго с молоком матери. На веранде Ла Глорьета дедушка, лет под семьдесят, водя меня по танцполу, рассказывает: