На другой день Губарь шепнул Васильеву:
— Смекивай, я этого молокососа нарочно с нами взял. Он скусный, как молодой поросеночек, гы-гы! — Губарь ощерил по-лошадиному крупные желтые зубы. — Давно не ел порося? Вот уж накормлю тебя досыта.
И страх, и отвращение обуяли Васильева. Он стал лихорадочно соображать: «Откажусь, так он меня убьет и съест! Что делать?»
…Вечером опять расселись вокруг костра. Губарь зашел сзади Федотова, наклонился, вытаскивая из голенища нож с толстым широким лезвием. Короткий взмах — и точным размашистым ударом он пропорол юноше сонную артерию. Фонтаном ударила кровь. Повалился юноша лицом вперед, прямо в пламя костра. Вспыхнули белокурые волосы. Пошел запах паленого.
Через несколько дней беглецов поймали, избили и поместили в кандальную тюрьму.
Васильев был потрясен случившимся и откровенно поведал все следствию и товарищам по заключению.
Очевидец писал: «И он рассказал мне, краснея, бледнея, волнуясь от страшных воспоминаний, все подробно, как они подошли, вырезали мягкие части из трупа, вынули печень и сварили из нее суп в котелке…»
— Молоденькой крапивки нащипали и положили для вкуса.
Васильев, по его словам, сначала не мог есть:
— Да уж очень животы подвело. А тут Губарь сидит и уплетает… Ел.
Людоедов приговорили к равному наказанию: для начала они должны были получить по 50 плетей, затем отбывать неопределенный «испытательный срок» в кандальной тюрьме.
Есть закон: чем ниже пал человек, тем выше он возносится в тюремной среде. Но и в этой нравственной «табели о рангах» имеется свой предел. Тот, кто преступил его, будет отвержен товарищами по преступному миру.
Бывает это крайне редко, но бывает.
Вот и на этот раз каторжники пошли на небывалый поступок: собрали по грошам 15 рублей и вручили их грозе Сахалина палачу Комлеву. Просьбы были две:
— Запороть до смерти Губаря и Колоскова, а Васильева по возможности щадить, не трогать внутренности…
Маленький, жилистый, с вечно слезящимися бесцветными глазками, облаченный в красную рубаху и черный фартук, Комлев усмехнулся, с достоинством отвечал — лицемерил:
— У нас по закону есть плепорция. Мы не губим и не потрафляем, а приговоры по положениям исполняем.
И, ощерив гнилозубый рот, засунул поднесенные деньги за пазуху.
Палач виртуозно отработал деньги. Колосков после порки с месяц промаялся в тюремной больнице и помер.
Губарь выдержал «лишь» 48 ударов и тоже испустил дух.
Васильев после наказания остался неискалеченным. Уже на второй день он вышел из больницы.
ЭПИЛОГ
От всего пережитого помутился Васильев разумом. Еще раз бегал — в одиночку. Был пойман, вновь бит, получил очередной довесок к сроку. Его освободила лишь всеобщая амнистия после февраля 1917 года.
После долгих странствий Васильев добрался до Москвы. Жена его давно нашла себе другого мужа, но на несколько дней — «для передышки» — предоставила Ивану угол и харчи.
Старик еще в 1900 году помер. Дочь стала невестой — статная, с толстой русой косой. Сына Иван увидал лишь на фотографии — он был лицом удивительно похож на родителя. Его убили в 1916 году на германском фронте.
Дом покосился, хозяйство разорилось. Переночевав лишь одну ночь, Васильев ушел на рассвете — не прощаясь. Он бродяжничал недолго: заразившись брюшным тифом, умер. Похорони ли его как бездомного — в братской могиле Пятницкого кладбища. Может, по соседству с Кулебякиным?
…Я видел Ивана Васильева на фотографии, сделанной на Сахалине. У него очень доброе лицо и полные отчаянной тоски глаза.
Чтобы упасть в бездонную пропасть, порой достаточно совершить лишь один неверный шаг. Разве не так, друзья?
БЛУД НА КРОВИ
КОЕ-ЧТО О СОСЕДЯХ
Хирург Бородулин снимал второй этаж приземистого особняка в Хамовниках по соседству с усадьбой автора «Войны и мира» Л. Н. Толстого и пивоваренным заводом. С великим писателем хирург иногда встречался на улице и первым спешил поклониться. Пивоваренный завод регулярно поставлял пациентов. В основном это были рабочие, получившие на своем производстве какую-либо травму. И хотя на заводе был свой хирург, но многие предпочитали посещать Бородулина, почитая в нем великого мастера и наследника Эскулапа.
Но, кроме этих двух приятных обстоятельств, было и третье. Первый этаж особняка занимал главный пивовар Хамовнического завода по фами-
лии Кара. Он регулярно и бесплатно снабжал доктора продукцией своего предприятия.
— Это маленькая благодарность за то, что восстанавливаете здоровье моих рабочих, — улыбался Алоиз Осипович.