Блуд на крови

У него была острая память и блестящие способности к наукам. Ему оставалось учиться чуть больше года в Николаевской военной инженерной академии, как там произошли какие-то студенческие волнения. Хотя Малевский не имел к этим беспорядкам ни малейшего отношения, он в знак протеста против исключения из академии нескольких зачинщиков тоже ее покинул. Это произошло в 1862 году, Малевскому шел двадцать второй год.

Образование он продолжил в Технологическом институте, полный курс которого окончил за четыре года. Затем по своей воле отправился на Кавказ. Здесь показал удивительное усердие и работоспособность во время работ на Поти-Тифлисской железной дороге, а затем и Киево-Брестской. Вернувшись спустя несколько лет в Петербург, сразу был поставлен директорствовать на Сампсоньевский завод.

Позже, во время суда, свидетели скажут о Малевском: «Везде он успевал, всякая работа кипела в его руках… Деятельность его на заводе была изумительна: он являлся на завод в семь утра, покидал его лишь поздно вечером. Прибыль завода при Малевском резко возросла, жалованье рабочих и служащих увеличилось. Все его любили, недоброжелателей у него не было».

И еще: «Малевский любил общество женщин, причем исключительно „легкого поведения“. В пирушках с ними он словно находил источник отдохновения. Он никогда не искал сердечного чувства, не требовал ни верности, ни постоянства». Такой была его жизненная философия.

* * *

Увидав за роялем Анюту, он весело расхохотался:

— Ты играешь, кажется, прелюды Листа? Браво! Хорошо сделала, что дождалась меня.

Обедали они вдвоем. Выпив бокал хорошего легкого вина, Малевский торопливо увлек Анюту в спальню:

— Как я опаздываю, дружок, если бы ты знала!

Через двадцать минут он вскочил в коляску, поджидавшую у подъезда, и покатил на завод.

Вечерний чай

Три дня Анюта провела в доме Малевского. На обед он больше не приезжал, зато вечернее время они проводили вместе. Лаская ее молодое, полное жизненных соков и энергии тело, страстно отдававшееся любви, он с улыбкой говорил:

— Благодаря тебе, дружок, я открыл в себе нечто новое.

Она вопросительно поднимала пушистые ресницы:

— И что же это?

— Я был уверен, что уже не способен на такие жаркие чувства. Но встретил тебя и потерял голову.

Она начинала игриво хохотать, явно счастливая его признанием:

— Такую голову терять нельзя — от этого империя пострадает.

— Да нет, я серьезно! Но, дружок, я все обдумал. Уважая твою честь, я не могу оставить тебя в доме — твое положение было бы двусмысленно. Твоя честь — превыше всего! Я тебе сниму квартиру. И мы часто будем видеться.

Глаза Анюты стали наполняться слезами.

— И что потом?

— Потом? — удивился Малевский. — Я и сам не знаю — что будет потом. Жизнь сама все образует. Я дал зарок до сорока лет не удручать себя узами Гименея. Я хочу свободы. Так что еще по крайней мере лет пять мне предстоит пребывать в печальном одиночестве.

— А я?

— Прости за оговорку: вместе с тобой я, конечно, не одинок. Тебе, дружок, я буду давать «на шпильки», скажем, сто рублей. Столько на нашем заводе чернорабочий получает за три месяца. Согласна?

Анюта слабо улыбнулась, обнимая и целуя Малевского:

— Я согласна на все, лишь бы быть с вами рядом.

— Вот и отлично, — облегченно вздохнул он. — По воскресеньям у меня собираются друзья. За столом, за вечерним чаем, ты будешь хозяйкой.

* * *

На другой день Анюта поселилась в хорошо обставленной двухкомнатной квартирке на одной из петербургских окраин — в Нарвской части. Добираться до Малевского было далековато, но он обещал оплачивать извозчиков. Навестили они магазины на Невском, накупили модных женских нарядов. Малевский денег, верный своей размашистой натуре, не жалел.

Умные разговоры

Воскресным вечером к Малевскому приехали три респектабельных господина. Двое из них — лысый, лет пятидесяти, с большим животом, в поношенном фраке, и почти юноша, с мягкими пушистыми усами и розовым лицом, недавно окончивший тот же институт, что и Малевский, — работали у него на заводе инженерами. Третий — друг детства, с которым Семен учился еще в гимназии, Коновалов. У него были белесые редкие волосы, зачесанные назад за розовые ушки, тонкий хрящевидный носик и бесцветные навыкате глаза.

Гости с нескрываемым интересом разглядывали Анюту. Лысый сочно причмокнул губами:

— Ваш вкус безупречен, Семен Францевич!

Коновалов был еще более откровенен. Не стесняясь присутствия горничной, внесшей горячий самовар, он хлопнул Анюту по округлости зада и плотоядно ощерил зубы:

— Семен, сколько тебе обходится это сокровище? Я готов платить в два раза больше!

Малевский недовольно поморщился, но ничего не ответил.

До чая было выпито достаточно шампанского, которое и разогрело гостей. Шел горячий спор о месте женщины в современном обществе.

С прямотой, близкой к цинизму, Малевский убежденно доказывал:

— Мужчина во всех отношениях превосходит женщину — и в физическом, и в психическом, и в умственном развитии.

Коновалов лениво, ради самого спора, возражал:

— Но согласись, Семен, женщины ближе к земле, к реальной жизни…