Блуд на крови

Пришли крещенские дни. Свирепые морозы мертвой хваткой сковали землю. К дому на Английской набережной подлетели сани. Из них легко спрыгнул на землю Чугреев.

Уже месяца три он не получал вестей от Моники. Едва дела позволили, он поспешил в Питер. На звонок вышла хозяйка дома — внушительных размеров бабенция. Не приглашая войти, она с порога крикнула:

— Адреса сестер не знаю. Тута они больше не живут. — И, плотней запахивая на груди лисью шубу, проворчала: — Ишь, делов наделали, а мне не приказали говорить. — И хлопнула дверью.

Дальний родственник Чугреева работал в полиции в большом чине майора. Купец отправился к нему. Тот быстро навел справки, протянул листок бумаги:

— Твоя прелестница нынче имеет жительство в Литейной части, на Воскресенской набережной во владении Гассе — это под нумером двенадцать.

Купец отправился по указанному адресу. Моника встретила его холодно, даже враждебно. Уже в прихожей, не приглашая раздеться, выпалила:

— Марги больше нет… Она умерла.

Чугреев ахнул, схватился за сердце:

— Как умерла? Когда?

— Еще осенью, когда мы переезжали. Простудилась и померла. Дело обычное. Похоронена на седьмом участке Волкова кладбища. И вообще… нам надо расстаться.

Ошеломленный, Чугреев вышел на крыльцо. Его воображение живо пробудило в памяти милую детскую мордашку, которую он успел полюбить, с которой связывал надежды. Кровь гулко стучала в висках: «Что делать?»

Последний приют

Есть друзья, о которых мы порой забываем в светлые дни, но обязательно вспоминаем в минуты черные. Таким был для Чугреева петербургский купец Иван Чистов, детина высоченного роста, заросший буйной русой бородой, безудержный гулена, умевший за ночь прокутить целый капитал, но человек трудолюбивый и к тому же верный друг.

Чистов обрадовался приятелю, усадил за стол. Кухарка поставила перед ними гудящий самовар. Попивая чаек с медом, хозяин поинтересовался:

— Почто, Игнатий, ты такой хмурый?

Разоткровенничавшись, Чугреев стал рассказывать о своей беде. И тут произошло нечто невероятное. Чистов подскочил на стуле, хлопнул приятеля по плечу:

— Слушай, Игнатий, а эту маленькую девочку звали Марга?

Теперь наступила очередь Чугреева удивляться.

— Откуда ты знаешь? — хрипло от волнения выдавил он.

Чистов схватился за голову и зашелся в нервическом хохоте:

— Ох, невероятно, ха-ха! Мил-друг, извиняй, но это не твоя дочка, а моя. И мать ее — не та зануда Моника (а знаком я с ней короче, чем тебе хотелось бы), а моя любовница Кристина. Я уже тысячи три передал на воспитание малютки да еще триста рублей на похороны.

— Ты ее хоронил?

— Нет, сестры это сделали как-то тихо, не сообщив ничего. Но я был на ее могилке на Волковом кладбище.

— Сейчас же свези меня, я хочу во всем разобраться!

* * *

Среди грустных холмиков, укутанных глубокими снегами, над всем бесконечным снежным полем едва заметно выглядывал новенький деревянный крест. Смахнув рукавицей снег, Чугреев прочитал на дощечке: «Марга». И все.

Горько стало купцу. Слеза скатилась по его щеке. Он едва слышно произнес:

— Дело, кажись, тут нечистое. Я истины добьюсь!

Кладбищенские тени

Приятели отправились к полицейскому майору. В тот же день прокурор дал санкцию на произведение эксгумации. Едва в вечернем сумраке исчезли тени последних посетителей кладбища и, тяжело скрипнув в петлях, закрылись ворота, как рабочие ломиками начали поднимать смерзшуюся в комья землю.

Наконец раздался глухой удар о крышку гроба. Эксперты, свидетели и судебный следователь приготовились к решающему акту. Рабочий, находившийся в яме, пропустил под гроб толстую проволоку, протянул концы наружу. Гроб был поднят. Отпустили выше фитили керосиновых ламп — стало светлее.

Рабочий ломиком поддел крышку, она легко отошла, и видавшие виды люди остолбенели от неожиданности. В гробу, празднично разукрашенная, лежала… большая улыбающаяся кукла.

Утром все пять сестренок были арестованы. Началось следствие.

Эпилог

Дело было настолько необычным, что оно попало не только на полосы газет, но и как классический пример мошенничества нашло место на страницах специальной литературы.

События развивались следующим образом. Акушерка, соблазнившаяся пятью рублями, не знала, куда деть ребенка. На следующий день она повела девочку с собой на службу и встретила давнего знакомого — помощника присяжного поверенного Селезнева.

Когда тот узнал, что ребенок сирота, то стал выпрашивать у акушерки очаровательную малышку. Самым веским доводом стали пятьдесят рублей, которые Селезнев тут же отдал. К тому же старой женщине сделалось жалко девчушку, которая по ее вине мыкала горе у шведок.

Как бы то ни было, Селезнев взял сироту с собой. Он сразу обратил внимание на синяки и кровоподтеки, покрывавшие тело ребенка. Предусмотрительный Селезнев отправился к врачу, и тот выдал ему справку о следах побоев. Селезнев отнес в полицию заявление, объяснив случившееся.

Тут же было возбуждено уголовное дело по нескольким статьям. Самым грозным было обвинение в истязании ребенка, за что грозили девицам каторжные работы.