Блуд на Руси (Устами народа) - 1997

Через десять минут я уже мчался по пыльной дороге. Не стоит рассказывать, как мне удалось напасть на ее след. Теперь, пожалуй, я даже не смог бы объяснить этого: скорее всего, мне помогла безошибочная интуиция. Вся сила ума, нервов, чего-то неопределенного в нашем сознании, в присутствии чего мы даже не подозреваем и что начинает действовать с необычайной силой и точностью в решающие минуты, помогли мне к полудню пробраться сквозь бесконечные ряды тянувшихся на позиции орудий, грузовиков и телег, нагруженных жалким скарбом крестьян, напуганных слухами о близком начале боя и бессмысленно уходящих на восток.

В какой-то деревне я услышал, что совсем молодая, худенькая женщина в костюме сестры милосердия за час перед этим наняла тарантас: «Такая молоденькая, курчавая. Уж я ей сказал, шо туда не можно, шо там близко немцы, но она не слухала, тридцать рублей дать обещала».

Машина неслась по выбоинам дороги с бешенной скоростью. Я уже не сознавал бега времени, когда вдали показалась тарантайка, в которой рядом с угрюмым белоруссом сидела женщина в белой повязке на голове. Расстояние между нами сокращалось с каждой минутой. Женщина обернулась, и я увидел, как ужас сковал ее лицо. Она с отчаянием замахала руками, впилась в плечо возницы, который задергал возжами, захлестал кнутом, и лошади понеслись вскачь.

«Стой! — закричал я, выхватывая револьвер и один за другой выпустил все пули. Пригнувшись от страха, крестьянин остановил бричку. Елена спрыгнула на землю и бросилась к маленькому лесочку рядом с дорогой.

Я стиснул шею шофера: «Корнеев, живей! Старайся объехать с той стороны леска. Караульте там, ловите ее — “ЭЮ шпионка!» Роковое слово было произнесено!

Раздумывать у меня не было времени, и я бросился в чащу леса. Не знаю, как долго рыскал среди невысоких деревьев и густых кустов. Все кругом было неподвижно, даже птицы куда-то делись, испугавшись близости фронта. Много раз хотел прекратить поиски и выйти в поле, чтобы позвать каждый куст осмотреть, но все же не решился. Меня сковала мысль, что ее могут найти другие, и в то же время я страшился того, что она сможет уйти из леса и незаметно скрыться. Надвинулись тучи, стало темно, приближался вечер. Я стал настороженно прислушиваться в чуткой тишине, маленький шорох отдавался в ушах. Коричневая белка, распустив свой хвост, беспечно забиралась на высокую ель. Я бессознательно следил за ней глазами. Она добралась почти до вершины дерева, перепрыгивая с ветки на ветку, и затаилась там, навострив уши. В ее глазах блестел испуг попавшей в беду злобной старухи-сплетницы, но она смотрела не на меня. Я взглянул туда, куда была обращена встревоженная мордочка, и увидел Елену. Она судорожно вцепилась в ветки дерева и, прислонившись к серому стволу, как бы желая спрятаться за ним, сидела почти на верхушке короткоствольной сосны, глядя на меня таким же злобным, напряженным взглядом, каким следила за се движением белка.

Я едва не вскрикнул от радости. Нет, это была не гордость офицера, достигшего своей цели и, может быть, спасшего всю армию. Меня пронизывал восторг от встречи с любимой женщиной. Она была самкой, оставшейся наедине со мной. В несколько прыжков я достиг дерева и стал взбираться по ломающимся под ногами веткам. Мне хотелось обнять ее, ощутить под рукой тонкое, до последнего изгиба сладострастное тело.

Елена впилась в меня взглядом полным страха и ненависти, слегка приоткрыв рот. Наконец, моя рука коснулась ее ноги. Дрожащими пальцами я схватил ее за тонкие икры ног, но она сильным ударом каблука рассекла мне кожу на подбородке и стала взбираться еще выше по согнувшемуся под тяжестью наших тел, полузасохшему стволу. Ничего не сознавая, я поднимался вслед за ней.

Дерево дрожало, раздался треск отломившейся ветки. Я хотел что-то сказать, объяснить Елене, что хочу ее спасти, что она должна только отдать приказ, и если хочет... Я поднял голову и увидел в ее глазах знакомое мерцание страсти: в них горел огонь непередаваемой жгучей ненависти. Порыв налетавшего ветра раздувал ее платье. Я сделал отчаянное движение вверх, как вдруг острый каблук ударил меня по голове, раздался треск ломающихся сучьев, тело Елены полетело мимо меня вниз, и я услышал как она ударилась о землю. В тот же миг я был около нее.

Она лежала в бессилии, подвернув одну руку. Платье задернулось, открывая белизну ножек. Ее глаза горели болью и отвращением.

Не думая о приказе, не произнося ни звука, я накинулся на ее тело, мял его,зубами рвал скромное платье сестры милосердия, погружался ими в искомый овал грудей. Мои сапоги разжимали колени женщины, в неистовстве раздавливая их, царапая тонкую кожу. Она отбивалась с ненавистью и отчаянием. Ее зубы больно вонзились в мою шею. Ногти оставляли на лице кровавые царапины.

Придавленная тяжестью моего тела, она пыталась освободить другую руку, сломанную при падении, но все было напрасно: я придавил плечом ее извивавшееся в бешенстве тело, руками развел в сторону ее мальчишеские бедра, почти разорвал их соединения и яростно проник в се тело.