Блудница

Калеб кропотливо читал каждое слово девушки, перечитывал письма множество раз до тех пор, пока канцелярская бумага не становилась мягкой и изодранной. Но не отвечал. Джессика знала, что он не ответит.

После того, как мать вышла замуж во второй раз, Теодор Дарст попытался заставить Калеба снова начать посещать школу, но ему было уже четырнадцать лет плюс два года стажа у Смитов на ранчо, поэтому он отказался.

Так или иначе, школа никогда ему не давалась. У Калеба была голова для шифрования, и он всегда любил слушать рассказы учителя о древнем Риме. Но письмо и чтение были тяжелой и при этом болезненной работой. Буквы, казалось, прыгали вокруг, изменяясь по пути от страницы до мозга и от мозга до руки.

Поэтому Калеб не писал Джессике, смущаясь, что она увидит его кошмарные письма. Рука девушки была гладкой и изящной, а слова весьма красивыми. Он видел, какими прекрасными были ее письма, и не хотел, чтобы она смотрела на его безграмотные каракули.

Джесс спрашивала его о новой жизни в каждом письме. Что он делал или видел. Но Калеб не мог рассказать ей об отчаянных трудностях в шахтерском городе. О грубой жизни, наполненной грязью и кровью, блевотиной и потом. Не мог рассказать, что единственные женщины, встречавшиеся ему за эти недели, были усталыми шлюхами и прачками-матершинницами.

А порой, его работа и вовсе заключалась в запугивании, приходилось даже прибегать к насилию, чтобы защитить чужие деньги. Пусть лучше Джессика думает, что он герой, живший среди больших деревьев под голубым небом Калифорнии.

Калеб всегда посылал сообщения, полагаясь на свою мать, которая могла расшифровать его ужасный почерк и исправить слова с ошибками для девушки.

Спустя год послания от Джессики стали приходить реже. Возможно, она устала писать письма призраку. Или злилась, что он не вернулся домой через год.

В скором времени его мама написала, что отец Джесс умер, и Калеб, наконец, отложил в сторону свою гордыню и послал девушке телеграмму с соболезнованиями. Обещал скоро вернуться. Раньше, чем планировал. Его взяли на новую работу, сложнее предыдущей, и он собирался приехать, как только сможет.

Джесс не ответила. И тогда даже мать Калеба перестала говорить о ней. А он наконец-то собрал свои заработки и поехал домой, намереваясь вернуть Джессику обратно. В конце концов, ее не сложно было разыскать.

Газета шуршала, пока Теодор переворачивал страницы. Калеб слишком сильно стучал вилкой по тарелке всякий раз, когда опускал ее. В прихожей тикали часы.

– Ты солгал мне, – наконец-то нарушил тишину Калеб.

Теодор нахмурился, выглядывая из-за газеты.

– Что, прости?

– Ты сказал, что Джессика покинула город и уехала жить к родственнице.

У Теодора покраснели уши. Он опустил газету.

– Теперь послушай…

– Я прибыл в город, ожидая услышать, что она уехала на восток, чтобы жить с незамужней тетей, но знаешь, что я узнал?

– Сынок…

– Слышал, что она живет на той старой ферме за Черным Горным Ручьем.

Теодор уставился на него, закрыв рот и ожидая, что Калеб продолжит говорить, но он не выглядел как человек, готовый извиниться.

– Почему ты солгал? – продолжал давить мужчина.

– Потому что думал, что ложь будет слаще правды.

– Правды о том, что она – шлюха? – выплюнул слова Калеб.

Теодор с силой ударил тарелкой по столу.

– Следи за своим языком в этом доме. Да, я думал, что ложь гораздо лучше, чем правда о том, что она стала… блудницей. Она была для нас практически как дочь. Ты знаешь, как твою мать унижали после этого? Весь город шептался!

Но Калеб никак не мог взять это в толк.

– Не понимаю. Как это произошло?

– Да кому интересно, как это произошло? – рявкнул Теодор. – Это отвратительно, и я не хочу, чтобы ты заводил этот разговор снова. Держись от нее подальше. Самое ужасное уже отгремело в далеком прошлом. В конце концов, все худшее уже затихло.

Калеб оставил эту тему, но его мысли вертелись, вращались и кружились вокруг того, кем она стала теперь.

Незнакомец был первым человеком, сообщившим ему об этом. Мужчина, конечно, хотел сначала увидеть свою мать, но ее дом был пуст, поэтому он направился в большое здание, когда-то принадлежавшее отцу Джессики.

Спрашивал о ней, и девушка на кухне посмотрела на него большими глазами.

– Ты – Калеб Хайтауер, верно? Ты учился с моим братом Рикки, – а затем наклонилась, чтобы прошептать. – Она – шлюха.

– Кто? – спросил Калеб, смущаясь.

– Джессика Уиллоби. Она живет в борделе.

Калеб попятился назад, глядя мимо служанки в дверной проем за ее спиной. Он ожидал услышать изнутри вой или истерический смех. У этой девушки было явно не все в порядке с головой. Возможно, теперь это здание использовалось в качестве больницы для душевнобольных.

– Эй! – позвала она, когда Калеб развернулся и выбежал на улицу.

В одном из кварталов был магазин, где он потратил гроши на мятные палочки для Джессики, скромное пожертвование, чтобы его огромные и грубые от работы руки не бросались в глаза.

Калеб подумал о том, чтобы спросить о ней, но нет, он не хотел этого делать. Какая-то девушка уже сказала гнусную ложь о Джесс, и она будет огорчена.