— Не будем говорить о грехе, коллега. И даже не потому, что это наша среда обитания… к сожалению, привычная и удобная среда… Я понимаю, вы имеете в виду, что человеку дан свыше дар уникальности и надо быть достойным этого дара, но все это применимо к какому-то идеальному человеку, не обремененному генетическим кодом, дурной наследственностью, привычками, привитыми детством, и слабостью характера. Механизм этот, коллега, запущен так давно, что попытки ориентации на изначального человека времен Иисуса Христа, с которого Спаситель божественным прозволением отшелушил налипший ветхозаветный грех, практически невозможны. Мысль, подхватывая только что усвоенную церковную проповедь, соединяясь с трепетом души, ликует, возвышаясь над реальностью, до первого соприкосновения с миром, где нет места ничему в чистом безгреховном качестве. Я не говорю о святых, коллега, но таких гениев религиозности немного, и о них отдельный разговор… Раз уж мы коснулись этой темы, я бы охотно поддержал общение Тины со священником. Умный, с интеллектом священнослужитель может подтолкнуть ее на путь выздоровления. Она — человек верующий и даже несколько раз высказывала желание почаще ходить в храм. Хотя… все эти импульсивные пожелания, как мимолетные судороги, пробежали и исчезли…
Кристиан, соглашаясь с каждым словом доктора, с удивлением чувствовал, как одновременно все в нем протестует. Не против доктора, не против жалкой беспомощной Тины, даже не против его самого, точно выбитого из седла и не могущего вот уже несколько часов обрести под ногами почву. Он протестовал против той формы бытия, которая предполагала сосуществование красоты и уродства, добра и злобы, верности и измены, простодушия и коварства и изощренного перетекания одного в другое. Для утешения человечеством было изобретено понятие диалектики, и люди вынуждены смиряться с тем, что количество добра рождает новое качество, и почему бы этому качеству не называться злом… Не сотвори добра — не получишь зла… Извращенные сатанинские игры — вот чем отдает эта диалектика. Все это мгновенно промелькнуло в голове Кристиана, и наткнувшись на умный, проницательный взгляд доктора, он натянуто улыбнулся:
— Чертовски трудно заглянуть иногда в ту свалку, которую представляешь из себя… Если уж на то пошло, священник скорей нужен мне, а не Тине.
— Если уж на то пошло, то он нужен всем нам, — подытожил доктор Сэмуэль. — Вы готовы пройти к Тине?
«Нет!» — отозвался внутренний голос Кристиана, а диалектически изворотливое создание Божье кротко потупилось, дабы не считалось его отчаянное «нет» всевидящим оком специалиста по человеку, и тихо согласилось:
— Если дадите халат, коллега.
— Ну и отлично. Оказывается, дело лишь за халатом. — Доктор достал из шкафа одноразовый зеленый халат и бахилы.
Пока Кристиан одевался, психотерапевт задумчиво вертел в руках потухшую трубку и исподлобья озадаченно следил за суетными, нервными движениями своего коллеги…
Потапов с трудом облизал пересохшие губы и тихо застонал. Это крошечное усилие отозвалось во всем теле невыносимой болью — точно тысячи иголок вонзились в живот, спину, руки, ноги, а в голове и сомкнутых глазах с яркостью падающей кометы замелькали сиреневые, серебряные, розовые зигзаги. Потом все исчезло. Подступившая тьма поглотила все ощущения, но вскоре он вновь вынырнул из черноты на поверхность и поплыл с головокружительной скоростью, от которой захлебывалось кровью сердце.
— Остановите… — простонал Потапов и резко открыл глаза.
Сквозь рассеивающийся молочный туман он увидел черноглазую девушку, склонившуюся над ним, а за ее спиной еще одно знакомое милое лицо.
— Таня… — сложили непослушные губы имя жены, и Потапов вновь провалился в забытье.
Черноглазая медсестра проверила количество лекарства в капельнице и обернулась к Тане.
— Ну вот, Бог милостив. Пойду доложу доктору. Если проснется, позвоните на пост, пожалуйста. А так я вернусь скоренько.