Блудное чадо

Ивашка привел его на постоялый двор, где остановились московиты, а на следующее утро потащил отыскивать живописца Ливенса. Услышав это имя, Анриэтта и Дениза даже обрадовались – они знали, что он много лет прожил в Лондоне, при дворе, и видели портрет покойного короля его работы. Оставлять такого человека в бедственном состоянии они не хотели, и Анриэтта пошла с Ивашкой и Воином Афанасьевичем на поиски.

Им повезло – хотя и жил Ливенс «нигде», но добрые люди указали дом, в котором он, как выяснилось, снимал угол и ночевал, а днем бродил, навещая старых знакомых. И там уже подсказали, где искать ван Рейна.

Анриэтта и Ивашка шли, весело болтая по-французски, а Воин Афанасьевич тащился следом, и было ему тревожно. Он очень хотел увидеть Хендрикье – единственную женщину, которую все это время вспоминал.

Новое жилище господина ван Рейна было совсем убогим – полуподвал, плохо освещенный, где занавесками были отгорожены постели, в углу стоял холодный очаг, но на видном месте был мольберт, повернутый так, чтобы входящие не видели новой работы. Гостей впустил Титус, он не сразу узнал Воина Афанасьевича, да и тот удивился: юноша был похож на сильно постаревшего ангела, золотые волосы потускнели. Он был болен – да и как не заболеть в такой сырости. Маленькая Корнелия подросла, ее личико, помнившееся круглым, как у пухленького амурчика, вытянулось, она сидела под окошком, сгорбившись, с подушкой для плетения кружев на коленях и передвигала коклюшки.

На стенах висели картины без рам – лица, лица, лица, старческие, горестные, обреченные. Было и несколько пейзажей, и два натюрморта, на которых сияло золото кубков и солнце играло на парче.

Двое старых художников, приятелей-соперников, спорили о божественном. Они перебирали библейские сюжеты для картин, ища такой, чтобы его собратья не слишком заездили; Адама и Еву, Иосифа и жену Потифара, Юдифь с головой Олоферна и пьяного Лота с дочерьми только безрукий еще не рисовал.

– Что господам угодно? – спросил, выйдя из-за мольберта, господин ван Рейн. Он сильно постарел, обрюзг, совсем поседел и одет был неопрятно. Похоже, кисти, которые он держал в руке, сгоряча вытирались о камзол и штаны. Сидящий на табурете Яан Ливенс оказался старцем лет семидесяти. Его лицо, когда-то тонкое, с изящными чертами, как у Титуса, высохло, и седые нечесаные волосы падали вдоль щек.

– Вы не узнали меня, господин ван Рейн? – спросил, выходя вперед, Воин Афанасьевич.

– О! Мой московит! Мы вспоминали вас! А где же другой?

– Умер… – тихо ответил Воин Афанасьевич. – Просил найти вас, сказать… А где госпожа Хендрикье?..

Художник молча отвернулся.

– Умерла, – вместо него сказал Титус. – От чумы.

Ивашка перекрестился. Он ощутил присутствие смерти в этой большой темной комнате так, как если бы она стояла за мольбертом и позволяла слышать свое дыхание.

– Моя жена умерла. Моя жена умерла, – повторил господин ван Рейн. – Ее забрали у меня. Господи, когда я приду к тебе, когда упаду перед тобой на колени, я одно скажу: верни мне жену! Что я без нее? Я даже не нашел денег, чтобы купить ей место на кладбище. Титус взял этот клочок земли в аренду! Я, Рембрандт ван Рейн, которому платили золотом, не нашел денег для моей жены! За что мне это?

– Уходите лучше, господа, – попросил Титус. – Иначе он не успокоится.

Анриэтта подошла к Яану Ливенсу.

– Возьмите, – сказала она, вжимая ему в ладонь монеты. – Это немного, но на дорогу хватит… Если вы вернетесь в Лондон и добьетесь аудиенции у королевы-матери, у вас будут заказы.

– Куда я поеду… Я уже не тот… Не хочу позориться. Я жил в Лондоне роскошнее всех вельмож! – вдруг воскликнул Ливенс. – Я не могу возвращаться туда нищим!

– Уходите, господа, – повторил Титус. – Они сперва будут вспоминать, в какой роскоши жили, потом требовать, чтобы я принес им вина и фруктов. А у меня нет денег на вино и фрукты, на жизнь еле хватает, и я должен заботиться о сестре.

– Вы правы, – сказала Анриэтта, подошла к маленькой Корнелии и положила на подушку с кружевом пять флоринов. Потом она, махнув рукой Ивашке, пошла к лестнице. Больше здесь делать было нечего – приказ Шумилова они выполнили. Не их вина, что художнику безразлична судьба Васьки.

Ивашка, чувствовавший себя в этом подвале очень неловко, дернул Воина Афанасьевича за рукав и поспешил за Анриэттой. Но воеводский сынок смотрел на оборотную сторону прикрепленной к мольберту картины как зачарованный.

– Стойте! – вдруг воскликнул господин ван Рейн. – Вы мне нужны, повернитесь!

Воин Афанасьевич, недоумевая, повернулся к нему спиной.

– Да, эти плечи! Вот оно! Плечи, повернутые внутрь, эта округлая линия, видишь, Яан? Но даже плечи меня не спасут… Идите сюда!

Художник потащил Воина Афанасьевича смотреть незавершенную картину.

– Помните, я показывал вам пятку? Она пригодилась! Вот, я уже пишу своего «блудного сына»! Смотрите, главные фигуры уже есть, вот такими они будут, вот таким будет лицо, я уже ничего не стану менять. А эти, справа, я еще не продумал до конца. Вот, вот, обратите внимание на пятку!

Но Воин Афанасьевич и так не мог отвести от нее взгляда.