Блудное художество

Не было такого имени в православном именослове, а было оно разве что в комедиях, переведенных с французского и доморощенных. И означало лишь то, что носящая его ходит в маске. Дабы собственное имя не истрепать…

– Так, Алексей Григорьевич, - сказала Дунька, подходя к Алехану - словно бы под его защиту.

Архаров глядел и глазам не верил. У его своенравной мартонки и у государственного мужа лица сделались одинаковы. Он знал, когда бывает такое - когда решено поделить по-братски нечто, чего руками не потрогать, завтрашнюю опасность ли, бой ли, смерть ли.

– Будь она со мной год назад - многих бед удалось бы избечь, - продолжал Алехан. - Одна такая Фаншета целую эскадру российского флота с избытком заменила бы, коли бы ее к нашей авантурьере вовремя подослать. И до правды бы докопалась, и вывезли бы, может, ту блядь без лишнего шума. Но и теперь ей дело найдется. Так что прощайся с Фаншетой, Архаров. Теперь уж не ты, а я о ней позабочусь. Передам ее в хорошие руки. Грех такую девку в Москве держать для одной лишь амурной надобности.

Дунька смотрела в пол - как если бы не о ней говорили. При этом она левой рукой опиралась о шпажный эфес - и поза ее была совершенно непринужденной, словно Дунька с отрочества служила в гвардии и привыкла носить на боку клинок.

Архаров вспомнил - она так хотела стать актеркой… ну вот - по-своему сбылось…

Фаншета.

Не Дуня, нет. Стройный мальчик со шпагой, по имени Фаншета.

А рядом - восьмипудовый гигант с прекрасными темными глазами и знаменитым шрамом на скуле. Не может же быть, чтобы между ними ничего не случилось…

Но эту мысль Архаров тут же из головы изгнал. Ибо недостойно опускаться до бабьих предположений. Было, не было - какое это теперь имеет значение?

– А сам вскоре вернусь. Поселюсь тут на приволье. Мне Москва всегда была милее Петербурга, - совсем нерадостно сказал Алехан. - Коней растить буду, кулачных бойцов под свое крыло соберу, сам их школить буду, слышишь, Архаров? Я вернусь, все улажу и вернусь. Мы тут еще, Архаров, заживем! Деньги есть - все заведем, и конские бега, и боевых петухов! И голубятня знатная! Хор у меня будет, плячуны, девок плясать заставлю. Мы еще погуляем, слышишь? Вот последние дела доделаю… Отслужил я, Архаров… отслужил… А Фаншета еще послужит.

Архаров отвел взгляд от Дуньки.

– Что ж ты, Алексей Григорьевич, сразу не сказал? - не чая получить ответ, спросил он Алехана. - Я бы в это дело не мешался. Прощай, Дуня.

С тем Архаров повернулся и пошел прочь.

Дунька смотрела ему вслед и не отводила глаз от двери, пока ей на плечо не легла тяжелая орловская ладонь.

– Молода, другого наживешь, - строго сказал Алехан. - Главное - никогда не оборачивайся назад. Не возвращайся - никогда. Так, как было, уж не будет. Я и братцу Гришке сколько раз толковал… не разумеет!…

– Какое там возвращаться… Я всех рассчитала. Баулы мои велела к вам на квартиру снести. И…и… и вот она - я. Вся я. Ничего тут более моего нет.

– С кем-либо попрощаться желаешь?

– Нет.

– Ну так идем.

– Погодите, сударь…

Дунька подошла к окну.

Архаров как раз садился в свою карету.

Что-то словно подтолкнуло его - он повернулся и увидел в окошке Дуньку.

Может, и следовало сорваться, ахнув, кинуться назад, взбежать по ступеням. Да как-то не по-архаровски оно было - ахать, бегать, спотыкаться. Мало ли, какая блажь зародится в душе - так тут же ей и потакать? Недостойно. Да. Недостойно. Она ему на дверь указала, а он, словно мальчишка, словно паж или кадет, поскачет через ступеньку! Недостойно, неприлично, невместно… ну ее, в самом деле, мало, что ли, на Москве девок?…

Архаров сел в карету, Иван захлопнул дверцу и забрался на запятки. Сенька щелкнул кнутом.

Всей Москве известная обер-полицмейстерская карета покатила по Ильинке к Черкасскому переулку.

И лишь когда она скрылась за углом, Дунька молча пошла к лестнице - первая, Алехан - за ней.

Внизу их уже ждал привратник Петрушка. Он накинул Дуньке на плечи тяжелую черную епанчу - без особого труда, и другую епанчу накинул сзади на Алехана - тут уж встал на цыпочки.

Дунькина коса оказалась прикрыта, и теперь довольно было надеть треуголку, сдвинуть ее вперед - никто не признал бы в сопровождающем графа Орлова-Чесменского кавалере бывшую мартону господина Захарова.

Стряпуха Саввишна перекрестила ее, Агашка поцеловала ей руку, и обе женщины вышли на крыльцо посмотреть, как удаляются трое всадников, и все трое - на вороных конях.

Больше Дуньку на Москве не встречали.

* * *

Приближение осени Архаров услышал в шорохе деревьев. Он сделался каким-то сухим, словно от недавней жары листва утратила не только майский блеск и нежность, не только июньскую упругость, а и что-то иное.