Блудный брат

– Да, в этом ему не повезло. Но он всю жизнь мечтал обрести живую душу. И сдается мне, боги давно исполнили его желание. Хоть он об этом и не догадывался.

– Что ж, тогда и за ТТ!

Стаканы звякнули, скудные капли драгоценной жидкости перекатились в глотки. Но вряд ли они подарили бы больше блаженства, даже если бы вина было вдоволь.

…

День закончился. Будущие гвардейцы и дальнобойщики улетели, наказав друзьям ждать и надеяться. Уже поздно вечером, перед тем, как отправиться спать, Мидо решил проведать друга в хижине за холмом. Никто уже было намного лучше, хотя он еще не вставал с постели. Его хижина была совсем маленькой и состояла всего из одной комнаты, где помещался очаг, ложе и нарядно украшенный алтарь. Боги жили в этом доме куда пышнее, чем поклонявшийся им человек. Миа, которой хотелось во что бы то ни стало угодить Никто, притащила сюда десятка два раскрашенных статуэток. Расставив их сообразно небесной иерархии – Творец Вселенной выше всех, затем боги стихий, крупных скоплений и звездных систем и, наконец, божки-покровители отдельных планет – она ежедневно убирала их свежими цветами и зажигала перед каждым лампадку. Закончив сей вдумчивый труд, она оборачивалась к больному и с надеждой спрашивала, нравится ли ему? Никто приподнимался на локте, окидывал взглядом все это громоздкое великолепие и со вздохом отвечал, что, конечно же, нравится. Миа краснела от радости. Она всегда знала, что успех молитв напрямую зависит от красоты алтаря, и потому старалась, как могла. Успокоенная, что боги сегодня довольны, она сжигала в лампадке кусочек бумажки с одной-единственной ежедневной просьбой – чтобы Друг скорее был здоров.

Неизвестно, что подействовало больше – декоративные усилия Миа, снадобья Се-Тики или собственные силы пациента, но Никто вдруг заметил, что его кожа под обмотками (с тех пор, как он пришел в себя, он менял их сам и твердо отказывался от помощи) стала не то чтобы плотнее, но в принципе стала напоминать кожу, а не пленку из сукровицы. Надо ли говорить, что он был изумлен? В первый раз, когда ему удалось выжить после стрел никоев, он решил, что изуродованное тело останется вечной платой за выздоровление. Но теперь, отдав половину своей крови ради спасения Мидо, он не только не умер, но вернул себе давно утраченное! Может, выпускание больной крови помогло ее обновлению? Или это смешение с кровью Мидо дало такой результат? Взяв свечу и дождавшись, пока вода в железной миске успокоится, он осторожно взглянул на свое отражение. И тут же отшатнулся. Вода вновь пошла рябью, но одного мгновения было достаточно, чтобы узнать отсвет своего давно забытого лица. Черты еще были смазаны, но уже проступали сквозь язвы. Он замер, не зная, что ему думать – таким неожиданным было это исцеление. Но тут же тревожно оглянулся на дверь – не идет ли кто? – а потом быстро-быстро принялся вновь наматывать бинты.

«Не нужно, чтобы они его видели. Не нужно», – бормотал он про себя.

Лишь замотавшись полностью, как обычно, он упал в постель и долго так лежал, переводя дух от усталости.

…

Мидо подошел к двери и уже хотел было взяться за кольцо, как услышал внутри шаги. Он остановился, раздумывая. Дверь была приотворена. Его лицо случайно оказалось точно напротив щели. За ней, в полумраке комнаты, он увидел фигуру матери. Она стояла на коленях перед постелью больного и старательно поправляла одеяло. Никто, видимо, спал. Мидо постоял секунду и вдруг, сам не зная почему, на цыпочках отошел от двери. Он хотел было уйти, но, едва зайдя за угол хижины, услышал, как скрипнула дверь. Послышались легкие шаги. Выглянув, он увидел удалявшуюся фигуру Се-Тики. Она шла в сторону их дома, неся в руках пустые баночки из-под лекарств. Мидо хотел было окликнуть ее, но опять почему-то сдержался. Она скрылась за деревьями. Постояв еще несколько минут, он несмело шагнул к двери и отворил.

Внутри ничего не изменилось. Благоухал цветочными ароматами алтарь. На полу, около изголовья, стояла непочатая миска с кашей и кружка с водой. Больной спокойно спал: его худое тело под одеялом едва заметно вздымалось при каждом вздохе. Мидо не удавалось поговорить с ним с того самого дня, когда отравленная стрела поставила их обоих на грань жизни и смерти. Позже, когда сам он уже начал вставать, Никто по-прежнему был прикован к постели. Он потерял много крови, и силы возвращались медленно. Наконец, ему стало лучше, но и тут Мидо никак не получалось застать его одного. Когда он приходил, в хижине обязательно был кто-нибудь из добровольных сиделок – Миа или Се-Тики, Диар или Мо-Ташук. «А сейчас никого нет, включая самого Никто», – в шутку подумал Мидо. Ведь когда человек спит, его все равно что нет. Ну что ж – значит, пока не судьба.