Блуждающие огни

— А думаешь, я тебе желаю? Эй, хозяин! Принеси-ка еще поллитровку. Пить так пить. Верно?

— Ей-богу, Татарин, ты мне нравишься. Был отличный парень. Таким и остался. Эй, гармонист, сыграй-ка что-нибудь наше!

Гармонист растянул мехи, и понеслись звуки популярной мелодии. На столе появилась еще поллитровка. Элиашевич расплатился. Разморенный алкоголем, осоловевший Миньский подпевал гармонисту. Элиашевич в это время лихорадочно думал, как бы отсюда поскорее уйти. Он наполнил стаканы, молча поднял свой. Миньский выпил. Зазвучала новая мелодия. Элиашевич не забывал наполнять стаканы, надеясь, что Миньский опьянеет и он сможет наконец-то уйти.

Миньский не отказывался от выпивки. Раскачиваясь на стуле, барабанил пальцами в такт музыке по столу и подпевал.

Элиашевич чувствовал, как пристально следят за ними дружки Миньского, поэтому старался по возможности изображать, что вдрызг пьян. Пододвинув полный стакан Миньскому, потормошил его за плечо, но тот, засыпая от сморившего его алкоголя, отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

Демонстративно покачиваясь из стороны в сторону, Элиашевич встал, последним усилием воли выпил целый стакан, а затем, оставив на стуле свой вещевой мешок и фуражку, пошатываясь, медленно направился к выходу. Он шел не оглядываясь. Никто его не задерживал. В дверях путь ему преградил детина двухметрового роста. Умышленно споткнувшись, Элиашевич закачался и уперся руками в великана. Нащупал, что под пиджаком у того автомат. Великан снисходительно, как перышко, отстранил его. Элиашевич икнул и, сделав вид, что его тошнит, прикрыл рот рукой. Великан не только освободил проход, но еще и посоветовал:

— Идите во двор, пан поручник, и суньте два пальца в рот.

Как только Элиашевич оказался за порогом, у него и впрямь начался приступ рвоты, после чего ему стало легче. Он постоял, прислушался. Через открытые двери кабака доносились пьяные голоса. Тень стоявшего, широко расставив ноги, богатыря маячила в освещенном дверном проеме. Рядом никого не было. Вытащив пистолет, осторожно проскользнул вдоль стены. За углом тоже никого не было, а перед ним — сад, дорожка между двумя заборами и спасительная темнота.

В который уже раз восстанавливая в памяти свою встречу с Элиашевичем, Рейтар пересек шоссе, а это говорило о том, что река рядом. Близился рассвет. Летняя ночь окрасилась в серые тона, на востоке занималась бледная заря. Рейтар вышел на берег и остановился в условленном месте, окруженном тремя старыми ивами. Здисек, который скрывался по ту сторону реки в селе Ковале, должен был приплыть к нему на лодке. Рейтар прислушался. Было тихо. Противоположный берег, окутанный предрассветным туманом, утопал во мраке. Рейтар приложил руки к губам и, умело подражая сове, прокричал три раза. Через некоторое время он повторил условный сигнал. Потом вытащил пистолет и спрятался за ивой, внимательно наблюдая вокруг и чутко прислушиваясь к тишине. Зашелестел камыш, затем послышался всплеск воды.

Из тумана показалась лодка, которой управлял человек с шестом. Лодка пристала к берегу. Из нее выпрыгнул Здисек. Укрыв лодку в камышах, он стал беспокойно озираться вокруг. Рейтар появился неожиданно со стороны реки.

— Вы, командир, всегда застаете меня врасплох! У меня аж душа в пятки ушла.

— Лучше дважды проверить, чем один раз ошибиться. Ну, как дела?

— Разрешите доложить: Рысь в прошлое воскресенье угодил в перестрелку с милиционерами. Одного из них убил, другой удрал.

— Я ведь говорил, чтобы сидели тихо — никаких авантюр, никакой стрельбы без моего приказа. Ну и врежу я этому Рысю. Потери были?

— Сработал чисто, вовремя отошел.

— Где и как это произошло?

— Случайно, пан командир. Рысь, Зубр и Акула скрывались в окрестностях Згожеле. В воскресенье решили зайти в один дом. Сидят себе на чердаке и вдруг слышат, что к усадьбе подходят мильтоны. Их было двое. Этот Ставиньский, а с ним еще какой-то, молодой. Прошли в дом. Ставиньский что-то сказал хозяину, а молодой в это время полез по лестнице на чердак. Неизвестно, за каким дьяволом. И когда показалась его голова, Рысю не оставалось ничего другого, как размозжить ее.

— А что со Ставиньским?

— Удрал.

— Жаль. Раз уж подвернулся, надо было уложить и его. Солдаты были?

— Были. С собакой двинулись по следу. Но у них ничего из этого не вышло. Рысь, старая лиса, покропил следы керосином.

— Хозяина забрали?

— Всю семью.

— А где Рысь?

— Ушел за железную дорогу, к селу Росохате.

— Что это их так далеко занесло? Ну да ладно. А как дела у других? Слышал что-нибудь?

— У остальных все спокойно. В округе — тоже.

— Спокойно? Солдаты местность не прочесывали?

— Да нет, пан командир.

— А за эти твои дурацкие донесения придется кому-то крепко надавать по шее. О братьях Добитко слышал?

— Так точно, пан командир.

— А что?

— Да то, что они сами явились в органы.

— Почему же ты мне об этом не докладываешь?

— Я не думал, что это так важно, пан командир.

— Сколько раз я тебе говорил, что ты должен докладывать мне обо всем, а я уж как-нибудь разберусь, что важно, а что нет!

— Слушаюсь!

— Что еще?

— Органы выпустили Кевлакиса.