BMW Маяковский

Тэффи поцеловала его, помогла одеться и отправила за сигаретами и плетеным сыром.

– Только не торопись, – напутствовала она, – на обратном пути умри от сердечного приступа, пролежи лет сто мертвым, а потом уже возвращайся сюда. Идет?

– Хорошо, – улыбнулся Сергей, вышел на площадку и исчез в лифте, который был и которого не было.

А Тэффи превратилась в цветочек, села в горшок и попросила Александра и Владимира поливать ее, чтобы она выросла в женщину по имени Тэффи и стала выдающейся писательницей – хотя бы для этой Земли. Для всего человечества без исключения – этого мизера, захватившего всё. Так все и случилось, Тэффи спрыгнула с подоконника и сказала:

– Почему не хотят брать незнакомые номера, когда с них звонят? Зло сгустилось в виртуальном пространстве. Облепило телефоны людей. Вот потому, если и звонят с добрым посылом, то толкают облако зла, подгоняют его к тебе, и в итоге опять оно как будто звонит, а добру еще надо пробиться.

Маяковский ответствовал – как будто не в тему:

– В «Джентльменах удачи» дочь профессора Людмила посетила троицу зэков по одной причине, о которой говорить даже не стоит.

– Снято в порно? – спросил Блок.

– И собрало много лайков, – положила ему руку на колено Тэффи.

Она встала, выглянула в окно, ожидая Есенина, и сказала вполоборота:

– Секс в одного больше секс, чем вдвоем, втроем тоже еще не секс, а аванс. Только вчетвером – это секс, а пятеро – уже групповуха, разврат. Сережа заходит в подъезд.

– Хорошо, – бросил Блок.

Есенин вошел с сыром и сигаретами и сходу сказал:

– Только в фильме «За последней чертой», в 1991-ом году, говорится напрямую о сексе вчетвером. Проститутке предлагают обслужить трех клиентов. Она отказывается. А почему? Потому что это удел самых обычных женщин. Проститутка не хочет вторгаться на их территорию и выбирает любовь. Удел проститутки – любовь, остальных женщин – секс.

Маяковский принял покупки, закурил в коридоре, спросив разрешения у Тэффи, и произнес – в ответ или вообще:

– Вот я понимаю индивидуализм – дым из двух ноздрей: пантограф троллейбуса. А не клоаку рта у трамвая.

– В «Белом солнце пустыни» Сухов говорит, «нам положена одна жена», – окинул всех взглядом Есенин, – не мне – не ему, а нам. Не посвящен ли весь фильм тому, что главный герой ищет пару к себе для подарка жене? Но вот Петруха и Верещагин гибнут. А Саид занят. Других вариантов нет. Во всех иных случаях ситуация – наоборот.

– Все может быть, – положила плетенку на стол Тэффи и накинула ногу на ногу, присев за правильный стол, раз у него четыре ножки, влюбленные в пол.– Пойдемте к Владимиру, что ли? Посмотрим, как работает и живет наш поэт.

– Идемте, – кивнул Владимир, – Маяковский, ты не против? Маяковский: нет, простое как мычание. Вперед!

Собрались быстро и пошли вниз по лестнице, ведущей вправо, налево и в лифт. По дороге Тэффи сказала о своем выступлении, Владимир пожал ей руку, Блок присвистнул, как Есенин, а тот сказал: круто.

– Завтра – читка? Ну – ну, вот так дела, так идемте сейчас пить кофе в кофейню, потом – ко мне, переночуем, а завтра – читать, читать и читать, – разжег огонь речи Владимир.

– Отлично, – положила руку ему на плечо Тэффи и стала этой рукой и этим плечом. Хоть на мгновение.

Сели через полчаса – приблизительно – в кафе, дождались прихода Белого и Черного и представления их.

12

Белого Черный вынес на руках, крича:

– Мы эмигранты! Мы эмигранты!

Впрочем, Белый тоже кричал:

– Наполовину! Наполовину!

Он хорошо сидел на руках и называл себя Любовью Дмитриевной. Блок на это хмурился слегка, после смеялся, позже – хохотал. Просил сливок к турецкому кофе и произнес, выпив его:

– Звезды горят во все стороны потому, что их со всех сторон видят. Можно сказать, что звезда – круглое зеркало.

Есенин и Маяковский промолчали на это, Тэффи попросила записать эту мысль ей в блокнот. Блок не отказался, но восторга не выявил. Нарочно, как подумала Тэффи, потому что слишком приятно ему. Блок будто бы услышал и даже увидел ее мысль (выходящую с голым шикарным и женским задом на улицу), долго смотрел на нее, отсутствующую уже, заказал себе еще кофе и выпил часть его, но не сверху, а внизу. На то он и был великим поэтом. Умел и такое делать. Владимир захотел Тэффи, намекнул ей на это взглядом, на что та ответила тем, что надела очки и в четыре глаза посмотрела на него.

– Не выпитого мало, а нас много для него, – сказала она.

– Согласен, – кивнул вместо Владимира Есенин.

А в это время Белый раздевал Черного и Черный отвечал тому тем же.

– Обоюдоострый стриптиз, – отметила Тэффи и возбудилась так, что не возбудилась ни капли.