Боба нет

Он еще раз взглянул на дату. Четырнадцатое июля. Осталось меньше шести недель. Не так уж и много в сравнении с вечностью.

Мистер Б мечтал о планете, на которую он теперь попадет, которую сможет полюбить, планете, на которой есть порядок, здравомыслие и нет отчаяния. Но сможет ли он покинуть эту? Сможет ли просто улететь к месту новой пробы сил, не позаботившись об этом мире, а лишь крикнув напоследок: «Прощайте, простофили!» – всем угнетенным животным видам Земли? Сможет ли оставить Боба наслаждаться спокойной совестью, – если у него вообще есть совесть? Они там хотя бы просмотрели скрупулезно подобранные им документы, каталог профессиональных некомпетентностей, составленный им за годы личных страданий? Его письмо было трудом исчерпывающе документированным, полным основательно обоснованного пафоса, коим правили обостренная (как он надеялся) интеллектуальная строгость и полное надежд сердце. Обратил ли кто-нибудь внимание на то, что Земля управляется из рук вон плохо? Да и волнует ли это кого-либо (помимо него)? И как быть с китами? Сможет ли он радостно ускакать отсюда, не оглянувшись, оставив их судьбу в руках Боба?

Он думал, что, наверное, сможет.

Бокал вина, приятный ланч из расплавленного грюйера на тосте (корочки – Экку), и мистер Б вернулся к работе. В тяжких трудах его присутствовал ритм, повторения, которые могли оказаться успокоительными, если бы их информационный фон не был столь безжалостно мрачным: Дети и Войны, Ломкость Костей и Бейсбол. («О милосердный Господь небесный, услышь мою молитву, пусть команду противника поразит краткосрочное, умеренно истощающее заболевание, которое станет очевидным не раньше седьмого иннинга[2]. О Боже, наберись смелости и позволь нам выиграть матч, серию матчей, чемпионат, не навлекая на себя ненужных подозрений в божественном вмешательстве, спасибо тебе большое, искренне твой и т. д. и т. п., аминь».)

Число петиций возрастало, грозя приблизиться к бесконечному, число же чудес, которые мог совершить мистер Б, было прискорбно малым. Его больное сердце. Рак. Концентрационные лагеря. Демократическая Республика Конго, полный комплект – эксплуатация со стороны европейских поселенцев, безжалостное уничтожение коренных народностей, военные диктатуры и махинации во время выборов, коррумпированное правительство, голод, эпидемии, экологические кризисы. И изнасилования. Девяностолетние женщины, одномесячные младенцы. Что ни день, новый кризис, новая резня, новая угроза истребления, болезнь, кровопролитный конфликт, метеорологическая катастрофа.

Ну а чего вы ожидали, проскочив через период Творения за шесть вшивых дней?

Весьма креативный период, что и говорить. И теперь, как обычно, ему приходится разбирать это целое на составные части. День за днем отделять одну треклятую нить от другой, уговаривая гордиев узел малость ослабиться, упрашивая его о покорности и надеясь таковой добиться.

Мистер Б покачал головой. А посмотрите на человека. Склонный к насилию, своекорыстный и безжалостный, когда он стоит у власти; эксплуатируемый, жалкий, болезненный, когда не стоит. С одной стороны – рабство, войны, инквизиция и этнические чистки; с другой – Шекспир, шоколад, Тадж-Махал. Хорошее равновесие.

Киты. Он вызвал на экран резюме руководящих наставлений Международной китобойной комиссии, прочитал его, просмотрел ссылки на заявителей, которые оспаривали (да и кто бы их стал винить?) нормативы добычи и указывали на факты гибели океанов. «Нормативы добычи». Очаровательная альтернатива простого слова: «убийство».

Самый последний кризис – загрязнение, мощный коктейль из гербицидов, фунгицидов и пестицидов отравил подпочвенные воды, а те отравили моря. И киты, какие еще уцелели, ушли и во все возрастающем отчаянии кружат по земному шару в поисках вод более благоприятных, морей, которые были в давнюю пору безопасными и гостеприимными.

Ах, киты, думал мистер Б, бедные киты.

Он окинул взглядом шкафчики, ящики, прилепленные к его столу желтые листочки, доходящую до потолка стопку разноцветных папок, список неотложных дел, приобретший обличье древней, оставленной в пренебрежении священной реликвии. Сможет ли он разобрать все это до ухода?

И вздохнул. Конечно, не сможет. Но он решил дать последний бой, обеспечить безопасность своим китам, прежде чем распроститься со здешним жалким предприятием.

Мистер Б прижал ладоши к ушам в попытке заглушить внезапный дробот градин, ударивших в его окно, потом поднял к окну испуганный взгляд. Град? В такую теплынь? Узелок страха начал завязываться в его кишечнике.