Бобе Лее

Я стыдился еврейской речи.
Я боялся с ней каждой встречи.
Тех, кто рядом шел, я просил,
Чтоб потише произносил.
Все в ней ясно было с начала,
Но меня она обличала,
Отрывала меня от света,
Загоняла в глухое гетто.
Что я знал, мальчишка сопливый,
Ненавидел ее переливы,
На родителей шел в атаку,
Но смолкали они, однако!..
Ну, а дома пускай — не жалко,
Клекотала вся коммуналка,
И она не могла за это
Сохранить от меня секрета.
«Эр форштейт нит!»
кричала Клава,
«Вей!» — смеялась Эсфирь лукаво!
«Ну-ка, на тебе миску супа
и ступай — это слушать глупо!»
Майсы женские и секреты
Были все для меня раздеты,
Я такие впитал словечки,
Что краснел в закуте у печки.
С той поры позабыл я много.
Ох, как в детство длинна дорога,
Мне бы сбегать спросить порою
Без чего ничего не стою.

* * *

* * *

О, укрепи меня явлением своим,
Дай силы мне, как вытерпел я годы,
Удел похожим быть я отдаю другим
И с горечью беру себе свои невзгоды.
Дай силы верит мне, что и меня поймут,
Не шумом суеты мне воздадут за муки,
Кому-то облегчу хоть несколько минут
И скрашу трудный путь раздора и разлуки.
О. Укрепи меня своим житьем-бытьем
Без выгод мишуры, корысти и расчета,
От боли и обид мы мать всегда зовем,
А радость и успех разделит с нами кто-то.
Не оставляй меня. Земля всегда была
Мне мачехою злой — покорно принимаю.
Пусть память обо мне хранят мои дела
И их соединит короткая прямая.

* * *