Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Однако если всмотреться повнимательней в сегодняшних представителей образованного класса, легко заметить, что свобода выбора – это уже не альфа и омега. Свобода духа может обернуться духовной леностью, осознанная религиозность – показной набожностью, а приверженность идеалам нью-эйдж может привести к отчаянному самолюбованию. Ниспровержение авторитетов привело не к рассвету новой эпохи, но к вызывающей тревогу утрате веры в общественные установления, сумятице в духовной сфере и социальным потрясениям. Поэтому, взглянув на сегодняшних бобо, вы увидите, как они пытаются восстановить прервавшиеся связи.

Это видно в пенсильванском Уэйне, где знающие толк в потреблении бобо закупают деревенскую мебель, навевающую воспоминания о традициях, обычаях и старинной простоте. Это видно и в вермонтском Берлингтоне, куда образованные и состоятельные переехали в поисках тесных социальных связей, возможных только в маленьких городках. Это видно и в выборе направлений для отдыха – бобо все чаще тянет в места, где жизнь коренного населения течет в соответствие с традициями и древними установлениями. Это видно и в Монтане, куда жители больших городов приезжают в поисках места, которое они могли бы называть своим домом.

Заядлые сторонники прогресса бобо оказались духовными реакционерами. Они тратят уйму времени на поиски простых радостей и жизненной мудрости, которой носителям традиционных ценностей как будто вполне хватает, в отличие от качующих за удачей и новыми возможностями бобо.

Перед образованным классом встает вопрос: как усидеть на двух стульях? Можно ли держаться корней и быть при этом свободным? Ведь представители образованного класса и не думают отказываться от свободы личного выбора и возвращаться в мир подчинения и зависимости. Никто не собирается откатываться назад и уступать завоевания культурной и социальной революций, столько сделавших для расширения личных свобод. Бобо хотят найти путь примирения. Но на этом пути им придется ответить на следующие вопросы: можно ли по-прежнему поклоняться Господу, если ты сам для себя решил, что многое из того, чему учит Библия, сегодня не годится? Нужно ли воспитывать в себе чувство к малой родине, зная, что ты наверняка уедешь, если тебе предложат работу поинтереснее? Получится ли установить традиции и упорядочить свою жизнь, если твой внутренний императив подталкивает тебя к постоянным экспериментам? Я уже говорил о крупных примирительных проектах, предпринятых бобо, но совместить несовместимое в духовной сфере сложнее всего. Бобо пытаются построить крепкий дом обязательств на шатком фундаменте выбора.

Ограниченная жизнь

Когда представители образованного класса заново открыли для себя всю ценность локальных привязанностей и жизненно важную роль, которую глубокие связи играют во внутренней жизни каждого, книги и статьи о сообществах и гражданской взаимопомощи, о воссоздании структур, с помощью которых люди поддерживают друг друга и находят свое место в обществе, полились рекой. Одной из наиболее взвешенных работ стала книга Алана Эренхольта «Потерянный город», вышедшая в 1995 году. Среди прочего Эренхольт вспоминает сплоченное сообщество одного из районов Чикаго 1950-х, вспоминает с любовью, но без сквозящей ностальгии. Такие рабочие и мелкобуржуазные районы сегодня служат образцом для многих наших сограждан, стремящихся к возрождению общинных ценностей. К примеру, в приходе церкви Св. Николая на юго-западе Чикаго дети свободно бегали из дома в дом, и всегда находилось, кому за ними присмотреть. Летними вечерами все высыпали на улицу, чтобы поболтать с соседями и перекинуться шуткой с прохожими. За покупками ходили чаще всего в семейные магазины, одной из которых была мясная лавка Бертуччи. Ник Бертуччи был хорошо знаком с большинством своих клиентов, которые собирались в его лавке, чтобы обменяться свежими сплетнями. Близлежащая фабрика Nabisco обеспечивала работой многих жителей района, и бывало, что в одном цеху работало до трех поколений одного семейства. Район был преимущественно католический, и большинство жителей по воскресеньям ходили на мессу в церковь Св. Николая. Локальные связи были крепки. Когда местного жителя спрашивали, откуда он, то вместо того, чтобы ответить – из Чикаго или даже с Юго-Запада, он говорил: «Я с угла Пятьдесят девятой и Пуласки». Это во многом был удивительный район, и жители вспоминают о нем с любовью.

Эренхольт, однако, без промедления сообщает, что основной причиной такого добрососедства были общие для всех трудности. В частности, материальные. Летними вечерами люди высыпали на улицу потому, что ни у кого не было кондиционеров. Телевидение только набирало популярность, поэтому дома-то и делать особо было нечего. Более того, они жили в крошечных домиках, значительную часть которых занимала зала, которой пользовались только по особым случаям. Дома просто не хватало личного пространства.