Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Оскорбительный принудительный «паспортный режим», при котором место жительства избирает не сам человек, а за него начальство, при котором право переехать из города в город, а особенно из деревни в город надо заслужить как милость, – вряд ли существует даже в колониальных странах сегодняшнего мира. Но за 42 года от него уже пострадали и каждый день страдают миллионы моих сограждан. При нынешней широкой дискуссии о свободе эмиграции для тысяч насколько ж разительно безправие миллионов выбирать местожительство и род деятельности даже в пределах собственной страны! Это безправие ещё усилено законом 1973 года (Совмин, 19 июня): даже временная поездка крестьянина на сезонную работу запрещена без колхозного отпущения.

Я пользуюсь случаем напомнить Вам, однако, что крепостное право в нашей стране упразднено 112 лет тому назад. И говорят, Октябрьская революция смела его последние остатки.

Стало быть, в частности и я, как любой гражданин этой страны, – не крепостной, не раб, волен жить там, где нахожу необходимым, и никакие даже высшие руководители не имеют владельческого права отторгнуть меня от моей семьи.

Солженицын

[28]

ИЗ ИНТЕРВЬЮ

агентству «Ассошиэйтед пресс» и газете «Монд»

Москва, 23 августа 1973

Правда ли, что Вы получаете письма с угрозами и требованиями от гангстеров?

Не столько с требованиями, сколько именно с угрозами, – расправиться со мною и с моей семьёй, да. Этим летом такие письма приходили ко мне по почте. Не говоря о просчётах психологических, многие и технические просчёты авторов убедили меня, что эти письма посылали деятели Госбезопасности. Тут – и невероятная скорость доставки этих «бандитских» писем – менее чем за одни сутки, как идут лишь письма важнейших правительственных учреждений (обычная почта ко мне по Москве идёт 3–5 суток, а письма сколько-нибудь важные, срочные и полезные мне не доставляются вообще никогда). Тут и – такая спешка, что заклейка конверта производилась после (!) штампа почтового приёма. Тут – и терминологические ошибки. Например, последнее такое письмо от 30 июля:

«Ну, сука, так и не пришёл?! Теперь обижайся на себя.

Правилку сделаем. Жди!!!»

Имитируя воровской жаргон, но не зная его достаточно, авторы употребляют слово «правилка», что означает суд и расправу воров над своим же виновным или изменившим вором, и никогда над «фраером», то есть вольным человеком остального презренного мира, – те люди по мнению воров недостойны «правилки», их просто убирают.

Такого рода «бандитский» маскарад для сотрудников ГБ не так уж и нов: известны случаи с ненаказуемыми «хулиганами», избивающими на улицах неугодных инакомыслящих, вырывающими портфели у корреспондентов, разбивающими стёкла иностранных автомашин. После того как кампания заочной клеветы против меня провалилась, вполне можно было ожидать бандитского маскарада.

А вот случай с Майклом Скэммелом, редактором «Индекса», после отъезда из СССР он передал мне этот эпизод. На аэродроме в Шереметьеве он подвергся трёхчасовому обыску, у него были найдены его памятные записи о поездке. Вести такие записи считается по понятиям всечеловеческим – естественным, по советским понятиям – преступным. В связи с этой находкой оказывая на него давление, так называемые таможенники предложили ему… купить рукопись о Солженицыне (не называя вперёд автора и не показывая рукопись) – и тем уладить инцидент. Скэммел отказался.

Была ли то провокация против Скэммела или готовится очередная против меня, но посудите, каков диапазон Госбезопасности: от «гангстеров» и уличных «хулиганов» – до «таможенников» и литературных маклеров. И спрашивается: если наша Госбезопасность защищает самый передовой в мире строй, которому согласно Единственно Верному Мировоззрению и без того обезпечена всемирно-историческая победа, то зачем такая суета и такие низкие методы?

Зимой 1971/72 меня предупредили, и даже несколькими каналами (в аппарате ГБ тоже есть люди, измученные своей судьбой), что готовятся меня убить через «автомобильную аварию».

Но вот особенность или, я бы дерзнул даже сказать, преимущество нашего государственного строя: ни волос не упадёт с головы моей или моих семейных без ведома и одобрения Госбезопасности – настолько мы наблюдаемы, оплетены слежкой, подсматриванием и подслушиванием. И если бы, например, нынешние гангстеры оказались подлинными, то уже после первого письма они стали бы под полный контроль ГБ. Если, например, взорвётся письмо, пришедшее ко мне по почте, то нельзя будет объяснить, каким образом оно прежде того не взорвалось в руках у цензоров. А так как я давно не болею серьёзными болезнями, теперь не вожу и автомашины, а по убеждениям своим ни при каких жизненных обстоятельствах не покончу самоубийством, то если я буду объявлен убитым или внезапно скончавшимся – можете безошибочно, на 100 %, считать, что я убит с одобрения Госбезопасности или ею самою.