Боец

Явь обратилась в сон, и сон стал продолжением яви, но в какой-то момент Карл понял, что женщина, которую ласкают его руки, это не Дебора. Его Дебора осталась за гранью сна, и грудь, которую он покрывал поцелуями, была не ее грудью. Все изменилось. Все обратилось во что-то другое. Во всем крылся обман. Исчезли запахи, и с ними пропал одуряющий, сводящий с ума запах Деборы, запах ее волос, напоминавший ему ароматы степных трав в разгаре весны и летние запахи лилий в заводях тихих озер запада. Исчез запах ее желания, и запах их любви исчез, и в пресном, лишенном запахов и самой жизни мире ночного морока, Карл сжимал в объятиях тело чужой и совсем не нужной ему женщины. И ей он был не нужен. Вернее, Карл, несомненно, был ей нужен, но совсем не так, как нужен влюбленной женщине любящий ее мужчина. В ней не было страсти, и желания в ней не было тоже. Женщина отдавалась ему так, как если бы выполняла абсурдную, скучную, но необходимую работу. Он хотел узнать, кто она, но крепкие руки прижимали его лицо к безупречной груди, не позволяя рассмотреть лицо. Но тела этого он не знал тоже, потому что был с этой женщиной впервые.

Такое положение дел устроить Карла не могло. Он не привык быть игрушкой в чьих-либо руках и не желал этого даже пробовать. Раздражение, возникшее в его душе из-за бесцеремонности чьего-то постороннего вмешательства в его жизнь и в его чувства, быстро превратилось в гнев, и Карл разорвал сковывавшие его объятия. Принуждение лопнуло, как лопаются в шторм туго натянутые швартовочные канаты, и сон истаял. И вместе со сном исчезла женщина, которую он только что обнимал, но зато к нему вернулись свобода воли и вещный мир. И Дебора, тихо дышащая во сне рядом с ним. От нее шло живое тепло, и ее запахи были теми, которые он ожидал и хотел услышать.

Карл открыл глаза. В комнате было темно, но он видел все детали необычайно отчетливо. Такое с ним уже случалось, и он не удивился. Болела голова, но и это вполне понятно. Колдунья, которая попыталась овладеть им, была необычайно сильна, и можно только гадать, какая цель могла заставить такую сильную женщину тратить свой Дар на такие пустяки.

Или, спросил он себя, вставая с постели, судьба бросила кости?

Он оделся и спустился вниз. В доме было тихо. Тихо было и на улице, только где-то далеко лаяли собаки. Карл остановился посередине кухни и прислушался к себе. Голова все еще была тяжелой, но боль отступила. А вот обострившиеся чувства продолжали питать его мозг массой слишком точных и ненужных ему сейчас подробностей, но с этим можно было мириться. Во всяком случае, это Карлу сильно не мешало. Особенно ночью.

Не зажигая света, Карл налил себе бренди и, раскурив трубку, сел около большого кухонного стола. Полночь миновала, но, в любом случае, идти этой ночью в гавань он не собирался. Сердце, растревоженное ночным кошмаром, уже успокоилось, и, судя по всему, никто сегодня не звал его в неведомую даль.

Несколько минут Карл просто сидел около стола, курил, отпивал время от времени бренди из тяжелого серебряного стаканчика и думал. Потом у него появилась одна странная на первый взгляд идея, которую тем не менее стоило проверить, тем более что спать он уже не хотел и заняться ему сейчас было нечем. Подниматься наверх не хотелось, но тут Карл вспомнил, что, возвратившись вечером домой, он оставил мольберт здесь, внизу. В мольберте же было все, что ему могло теперь понадобиться.

Карл встал, пошел к мольберту, открыл его и вынул чистый лист бумаги и свинцовый карандаш. Вернувшись к столу, Карл положил бумагу на стол, взял в руку карандаш и уставился в окно. За маленьким оконцем, в частый свинцовый переплет которого было вставлено настоящее стекло, смутно виднелся дом на противоположной стороне улицы. Память Карла услужливо дополнила недостающие детали, и он как будто наяву увидел этот дом, причем не так, как его можно было увидеть из этого именно окна, а так, как он увидел бы фасад дома, находясь от него метрах в пятидесяти. Ничего примечательного в этом доме не было, но Карл заставил себя рассматривать его снова и снова, как если бы намеревался этот дом теперь нарисовать. Между тем его рука, предоставленная сама себе, чирикала что-то на листе бумаги, но думать об этом Карл себе запретил.

Через несколько минут он почувствовал, что рисунок готов, и быстро, даже не взглянув на него, сложил бумагу и сунул в боковой карман камзола. Было любопытно, конечно, что же он там такого нарисовал, но Карл привык ждать и умел это делать без сожаления.

Самое любопытное, что, закончив рисунок, он почувствовал, что снова стал самим собой. Прошла голова, ночь стала ночью, и его спокойное сердце уверенно билось в груди. И сразу же, как только он это почувствовал, выяснилось, что усталость прошедшего дня никуда не делась, и ночь позвала его в постель.

8