Боец тишины (СИ)

ничего не могу с собой поделать. Черт… Я голодный, как волк! Не кормит меня моя девушка и…

только плачет с утра до ночи. Правда, не ее вина – я ведь ее продовольствием обеспечивать

должен… и внимания ее добиваться обязан я. А я без гроша за душой здесь время теряю, черт

знает что с медсестрой мысленно выделывая. Совесть, проснись! Голос совести, не молчи! Игорь

Иванович, напомните о себе суровым окриком! Не гоже вашему боевому офицеру так бестолково

время тратить! Так из боевого недолго бедовым офицером сделаться! Правда, я уже сделался… но

еще не совсем.

Проскользнул в переход между корпусами. Есть! Отпер дверь, вошел в темноту, осмотрелся,

убедился, что окон не наблюдается, и засветил фонарь. Есть! Кровушка подмороженная. Нашел

нужный номер. Прихватил и чужой крови той же группы, рассчитывая отвести следователям глаза,

и направился к выходу. Назад иду известным путем и скорым шагом.

Приостановился, прислушиваясь к распре охранника с сестричкой, – она раздражена, а он

оправдывается. Так и знал, что она рано или поздно сорвется. Истерика у нее нешуточная.

Дверь резко растворилась, в голове пронеслось, что мне деваться некуда и придется драться. Не

ступил и шагу, как передо мной предстала рассерженная девушка. Она заметила меня и позабыла,

что охранник ее здорово разозлил, – закричала, зовя его, зверским визгом. Я метнул пакет

подмерзшей крови девушке в голову. Не произнеся ни слова, она упала в чужой крови, пролитой на

плиточный пол. Охранник явился с задержкой, окинул простертую на полу девушку долгим

взглядом. Он, видно, не понял, что кровью истекает пакет, а не девушка, и перевел тот же

невнятный взгляд на меня. Не верит, что все, происходящее у него перед глазами, происходит не на

экране. Что ж – воспользуюсь возможностью врезать недоверчивому противнику. Я кинул пакеты с

кровью, когда он только потянулся за оружием. Я ринулся на него, когда он только схватился за

пистолет. Охранник еще не опомнился, когда я перехватил его руку с резким рывком. Толкнул его

коленом, и он потерял опору – рухнул на политый кровью плиточный пол, как подкошенный.

Пистолет не на предохранителе… посмотрел – патрона в патронники нет. Передернул пистолет, но

не помогло… он не заряжен. Черт…

А плевать! Я такого сонного олуха одним испугом парализую. Наставил на него пистолет, с

мыслью не позволить ему вспомнить, что его оружие не заряжено. Скинул на лицо волосы,

сверкнул на охранника холодными глазами и зло скривил рот, поднося к нему запачканную кровью

руку. Он смотрит и молчит, как зачарованный удавом зверек. Он подпускает меня, и я – подхожу.

Не отпуская его взгляда, наклоняюсь над ним. Осталось только прошептать несколько шипящих

слов ему на ухо – и он мой.

– Тише… Я не должен слышать ни одного шороха… Не кричи, и я не трону… Ясно?

Он не кивнул мне и никакого знака не подал, что понял, но и не закричал. Я осторожно

коснулся его шеи холодной рукой, и он свел плечи, отстраняясь и… отключаясь.

Переведя дух, я посмотрел в пустой патронник. Пошарил в карманах куртки охранника – хоть

несколько патронов у него при себе должно быть. Точно, – три патрона в моих руках. Достал и

забил обойму. Забрал и кобуру. Застегнул ремешок неверной рукой и рассмеялся – нервный я все

же… стал нервным.

Не вышло найти бинта, и я наскоро ободрал упаковки с трубками от капельниц, которыми

наскоро и скрутил охранника с медсестрой. Посмотрел на них напоследок, и мне стало еще

смешнее.

Охранник ужасами себе все мозги вышиб – и без моих стараний обошелся! А я так… Просто

волей веселого черта попал в точку, встретившись ему в таком виде посреди ночи в пустых

коридорах. Подобрал пакеты с кровью и мысленно поблагодарил безумного Крюгера. Старик,

часто принимающий меня за нечисть, пугался изрядно. Он натолкнул меня на мысль шире

152

применять психологическое оружие старого рода и племени. Не зря же древние скандинавы

водружали на ладьи драконьи головы, а не такие древние солдаты Третьего Райха – рисовали

акульи клыки на истребителях. Как лицо покажешь, так его и увидят. А страх – оружие страшной

силы. И сильнее всего – примитивный первобытный страх… низменный и необъяснимый. А

боялись древние люди того же, что и современные, – смерти. А страшили их – мертвые и звери,

ставшие олицетворением смерти, и, со временем, – обретшие другое, более ужасное и

угрожающее, обличье нечистой силы. С тысячелетьями измышленные испуганным и угнетенным

умом кошмарные чудища прокрались так далеко в душу и засели так глубоко в разуме человека,

что стали оружием против человеческого рассудка. При правильном его использовании и теперь

такие, как я, имеют все возможности вырваться вперед и могут править всеми, как колдуны и