— Слушай, Агнешка, а ты правда ничего поесть не взяла?
Она перевела на меня укоризненный взгляд.
— Я не думала, что мы уйдем так далеко… и не думала, что придем в такое место… и, что ты сможешь есть в таком месте — не думала. И вообще — у нас есть нечего.
Она склонила голову, скрывая лицо за струйками скинутых на глаза волос, — старается мне слез лишний раз не показывать… знает, что я терпеть не могу пускания жидкостей, сопутствующих падению духа.
— Да ладно тебе, добудем мы все, что надо. С голода не умрем.
Она кивнула, но плакать не перестала, так что я решил оставить ее в покое, поднимая вымотанного Войцеха и принявшись за саркофаг. Столкнули его в яму, крышку спустили следом… а за крышкой спустился и я — мне предстоит пройтись мастерком по всем щелям саркофага.
Вдали взвыл голодный пес, и Агнешка с приглушенным криком соскользнула с могильного края ко мне в яму. Она словно солнце мне на голову свалилась — схватил ее, как синюю птицу счастья, стараясь сдержаться и слишком сильно не сдавить столь хрупкое создание. Войцех склонился над ямой, подобрав брошенный девушкой фонарь и высвечивая нас — меня, счастливого, и ее, несчастную.
— Вы что? Вы что там делаете?
— А ты иди к нам — посмотри!
Войцех положил фонарь на край и послушно прыгнул в яму. Вот дурак мой братишка… хоть бы подумал, как тяжело нам теперь выбираться будет. Ничего, не позволю себе разозлиться на него, пусть он и заслужил. Просто, сейчас Агнешка остро ощущает опасность, а не сторонится она меня лишь в такие периоды, так что я таких мгновений на ветер не спускаю — пользуюсь ее страхом, как всегда всеми проявлениями чужих слабостей. Вот в нагрузку ко всему набежали кладбищенские собаки — они бродят по краю ямы, в блеклом свете брошенного фонаря они отбрасывают ужасные тени, и девушка трепещет у меня в руках, как пойманный мотылек. Оброненная неосторожной собакой кость врезала Войцеху по плечу, и он больно вцепился в мою покалеченную руку.
— Ян, что они бросили?
Скулящая голова голодной собаки, обронившей добычу, свесилась вниз, и я усмехнулся.
— А ты как думаешь? Кость, конечно.
— Кость, думаешь?
— А что еще? Что еще они здесь могут есть?
— А что они могут здесь есть, Ян?
Схватил Войцеха сзади за шею холодной рукой.
— Мертвецов!
Видно дорого мне обойдется тупая выходка. Войцех рванул наверх, берясь за лопату, разгоняя собак, вырывая у меня девушку и волоча ее за собой. Я скрипнул зубами, прыгая, цепляясь за дерн и корни, торчащие на краю могилы. Кинулся догонять их, стараясь не вспоминать про хромоту и перегруженную при рывке покалеченную руку.
— Вашу ж… Да стойте вы!
Параноики просто какие-то! Нагнал их только у ограды. По привычке подкрался к ним тихо, и они закричали, когда я налетел на них из темноты. Черт… Бегут без оглядки… и через забор сигают. Дает же Агнешка жару — не ждал от нее такой прыти. Бегу за ними.
Перемахнул через забор, но опоры не нашел и полетел прямиком в канаву. Всплеск воды предупредил меня о… воде. Черт… Что за ночь?! Мне только промокнуть не хватало!
— Да вы что вообще?!
Выловил Войцеха, выбирающегося из разведенной студеной водицей грязи на другой берег обрывистой канавы. Он дернулся, оборачиваясь и отбиваясь одновременно.
— Да тихо вы! Войцех!
— Ян?
— Я!
Он охватил меня медвежьим захватом, вытаскивая их воды.
— Ян, нервы не выдержали.
— Да ты что? Никогда бы не догадался.
— Не надо больше про мертвецов, Ян… не делай так больше.
— Да что они тебе такого сделали, что ты их так боишься? Лежат себе спокойно — гниют в гробах…
— А вдруг они…
— Какой же ты у меня впечатлительный, Войцех. Не дело.
— Не люблю я мертвецов, Ян… и не надо язвить.
— Да ладно тебе, не бойся ты их. Ты на нас посмотри, мы их ничем не краше. Не тронут они нас таких, Войцех, — за себе подобных примут, приголубят, приласкают…
— Ян, не надо мне про них… ты же знаешь, что покойники едят…
— Да ничего они не едят! Мертвые они! А где Агнешка? Ты ее что, бросил?
— Нет… потерял просто.
— Твою ж… Что стоишь?! Пошли искать!
Вычислил девушку по всхлипам и пошел на голос. Продираюсь среди высокой травы по низкой воде. В острые листья тростника впутаны перья белой птицы — хищник руку приложил, растерзал здесь легкокрылого голубя. Эх, красавица моя, крадусь я к тебе хищником! Подхожу я к тебе, лебедь мой очарованный, как Зигфрид, одержимый страстью! Сейчас закипает моя кровь! А скоро полетят твои перья! Отодрал ее от коряги, в которую она вцепилась чуть не намертво, вытащил из воды русалку мою и потащил обратно — на кладбище. Надо же, в конце концов, могильник известкой засыпать и зарыть.
Глава 18
Расположившись среди древесных корней, расшнуровываю туго стянутые голенища сапог, намереваясь избавиться от канавной водицы. Понурый поляк не ноет, а девушка — просто душу мне рвет всхлипами и дрожью. Надо выбить у них из головы все ненужное и вынудить на обогревательную деятельность.