Боец тишины

Заставил Войцеха закапывать яму и закладывать землю аккуратно срезанным дерном — правда, пришлось пообещать ему зачесть работу пропущенной тренировкой. Агнешку решил отвлечь от ночного страха и промозглой сырости переключением на молитву о непробудном сне кладбищенского сторожа.

Агнешка, видно, сильно провинилась в последнее время и нагрешила порядком, так что бог и не подумал ей помогать. Молитвы ее были проигнорированы, и сторож с ружьем наперевес попытался подкрасться к нам со спины. Засек я его задолго до неизбежного столкновения лицом к лицу, и мы дали деру еще до его приближения. Ретировались поспешно, и я не предупредил поляков о скрытных предосторожностях. Они, резко вскочив, раскидали земляные комья и… в ночной кладбищенской тиши разлетелся громовым раскатом рев сторожа, сопровождаемый протяжным и тоскливым воем голодных псов. Рад, что нас преследуют только леденящие душу вопли сторожа, похоже, с трудом проснувшегося посреди ночи от нашего шума после перепоя. Скорей всего, он в свой черед сочтет нас нечестью — от еще не протрезвевшего и не продравшего глаза человека ничего иного ждать не следует. Нам на руку. Мне даже о легендах для нашего прикрытия думать не придется — люди про нас придумают столько легенд, что мне и не снилось. Люди это дело любят — про это забывать не стоит, им надо для таких дел волю давать… им только дай простор для воображения. А особенно легкий испуг хорош… люди любят получать заряды легкого испуга. Нервишки себе потухшие подпалить, кровушку застойную разогнать никто не прочь. Эх, Игорь Иванович, нравится мне людям головы морочить, ничего не могу поделать! Эх, нравится! По душе мне людей их страхами порой попугать! И вообще — по душе мне люди с их слабостями, как кости собакам! Их слабости у меня в голове, как хрящи на зубах у хищного волка хрустят!

Глава 19

Поторопил выбившегося из сил Войцеха, тащащего сильно тормозящую нас девушку.

— Рассвет близок! Мне скрываться пора! Что тащишься, как труп?! Живей давай!

— Ян, не надо про трупы…

Я обернулся через плечо, растирая шею рукой.

— А что ты с ними не поделил?

Войцех подошел ближе с обреченной решимостью признаться.

— Ян, я тебе, как брату скажу… ты только не говори никому.

— Договорились.

— Отец мой пил сильно… пока не помер с перепоя. Он меня, когда я совсем пацаном зеленым был, с бабушкой больной запер и ушел — за дверь ушел и в запой на трое суток. А бабушка в ту же ночь скончалась. Так я с ней все время один взаперти был. И мне все по ночам казалось, что встает она… ходит и зубами стучит. Были у нее зубы такие… челюсть вставная. Она меня пугала в шутку, челюсть в руке зажимая и стуча… а я не в шутку пугался. И вот мне все виделось, что она встает в темноте, челюсть в руку берет и — стучит… около моей шеи зубами клацать начинает, только я глаза закрываю.

— Вот как…

— Только не говори никому, Ян.

— Сказал же, что не скажу.

— Стыдно мне, Ян.

— А что стыдно?

— Что отец такой, стыдно.

Травмированный мне братишка достался — да не беда, вылечим.

— Ему стыдно должно быть, а не тебе — он сволочь, а не ты.

— Только меня его делами люди клеймили. Все думали, что я такой же, как он. А я не такой, Ян.

— А дураки все. Людям, какую мысль в голову вобьешь, такую они и будут думать. Я вот им про себя такую чушь порой плел, выставляясь черт знает в каком свете… и ничего, — во все, как в чистейшую правду верили. Такое они себе в головах обо мне мнение низкое или высокое выстраивали, внимая моим легендам и взирая на мои справленные доказательства. Судили обо мне, опираясь, на мое поддельное прошлое, кишащее придуманными предками и пристанищами. А я что? Какой есть, такой и есть, — в какую бы личину не облачался, какими бы бумажками людям в лицо ни тыкал.

— А какой у тебя отец, Ян?

Я спустил с плеч куртку и показал Войцеху светлые шрамы, оставившие следы на руках и лопатках. Поляк свел мощные плечи, словно мой отец и ему по спине прошелся.

— Это он тебя так?

— Он. Проводом. Видишь, от штепселя след остался? Чуть шкуру с меня ни спустил.

— А за что?

— За вранье. Не терпит он вранья. Честный он очень. Такой же честный, как жесткий.

— А зачем ты такому отцу врал?

— Я выживал, Войцех… только выживал. Он считал, что его сын должен вырасти сверхчеловеком. А я не справлялся. Я, вырастая, становился «волком», а не человеком.

— Ты стал сопротивлялся?

— Я долго ждал своего часа, долго терпел его. А когда вошел в силу, — стал с ним воевать. Он жестоко бил меня, Войцех. Он вбил мне в голову жесткие установки… только он же их из моей головы и выбил.

— Ты его избил?

— Нет. Просто, когда он меня проводом выпороть решил… я тогда провод у него из рук вырвал и ему под ноги швырнул. Сказал, что — хватит у него духа убить меня, — не хватит сил.

— А он что?