Боевая эвтаназия

Раньше у него таких проблем не было. Он просто приказывал себе полностью расслабиться, отпустить из головы все мысли и почти сразу засыпал. В последнее время сделать это старшему лейтенанту никак не удавалось, сколько он ни пытался. Когда-то Собакин легко, без всяких проблем убирал из тела любую боль. В самом начале болезни он с этим тоже справлялся. А потом все словно обрубило. Никакие старания не могли заставить тренированную психику старшего лейтенанта Собакина отключать боль по собственному желанию.

Он неплохо знал офицера, который падал лицом в асфальт, разбивал себе нос и скулу. Потом, на глазах у всех, в том числе и Собакина, он усилием воли вызывал состояние саморегуляции, именуемое «Ключом», убирал с лица все следы ушибов и даже шрамы, полученные при ударе об асфальт, регенерировал кожу и места ушибов прямо на глазах у сослуживцев, демонстрировал все вполне наглядно, и не верить этому было невозможно.

Однако у самого командира роты это в самый тяжелый момент не получалось. Видимо, где-то проходила грань между возможным и невозможным, тонкая и малозаметная грань. Он до этой грани добрался, перешагнул ее, не обратил на это внимания и оказался один на один с невозможным. Теперь ему оставалось только одно – терпеть боль, не показывать ее никому. Даже самым близким людям, своей семье.

Хотя бывали случаи, когда он срывался. Это происходило только дома. Там такое было возможно. Нервы не выдерживали, и он, обычно всегда спокойный и уравновешенный человек, мог даже накричать на жену.

Когда-то, еще перед поступлением в Рязанское гвардейское высшее воздушно-десантное ордена Суворова дважды Краснознаменное командное училище имени генерала армии В. Ф. Маргелова на факультет военной разведки, то есть в знаменитую девятую роту, он проходил психологическое тестирование и по состоянию своей нервной системы был признан годным к службе в спецназе ГРУ. То есть имел нервную систему, вполне пригодную к психическим перегрузкам.

Но в последнее время боль так измотала его нервы, что он мог позволить себе дома сорваться, даже перейти на крик, чего никогда не допускал на службе. Там Собакин всегда умел обуздать себя, понимал, что в его бедах никто не виноват. А уж что случилось, то случилось. Но и дома, после вспышки гнева, Виктор Алексеевич научился быстро брать себя в руки, улыбался и извинялся перед женой и дочерью, сетовал на громадную накопившуюся усталость и повседневные заботы, но не жаловался и никогда не упоминал про свою боль.

Раздумывая об этом, командир роты на бегу вызвал на связь начальника штаба сводного отряда майора Крашенинникова, коротко, чисто по-армейски обрисовал ему ситуацию и сообщил, что просто не успел написать промежуточный рапорт, чтобы передать его с ранеными бойцами.

– А что с теми парнями на первом перевале, со снайпером, корректировщиком и двумя автоматчиками? – сразу поинтересовался начальник штаба, постоянно проявлявший заботу обо всех бойцах.

– Пока еще отстреливаются, товарищ майор.

– А что будет, когда бандиты все же поднимутся на перевал?

– Думаю приказать им отступить. Пусть идут на соединение со мной.

– Может, лучше в противоположную сторону? Тогда они будут представлять для бандитов серьезную опасность.

– Я еще точно не решил, товарищ майор. Но, скорее всего, прикажу им отступать туда, где идти будет легче. На противоположной от меня стороне скал больше.

– Смотри, тебе виднее. Но я бы приказал им закрепиться на противоположной стороне.

– Я буду действовать по обстановке, товарищ майор. Конец связи?

– Конец связи.

– Готовим линию обороны! Окопы опять копать в полный профиль. От вашего старания зависит ваша безопасность, – распорядился старший лейтенант Собакин, когда вывел взвод на перевал, посмотрел в бинокль и убедился в том, что банду еще не видно.

Сам он начал работу первым, но перед этим отключил систему внутренней связи, чтобы никто не слышал тяжелого дыхания и стона, который готов был из него вырваться. Здесь, наверху, почва была куда более твердой, чем внизу, камни встречались чаще, да и были они несравненно большего размера. Некоторые из них старший лейтенант просто выламывал и сбрасывал по склону вниз, другие обходил стороной. После этого они просто высовывались из земляных стен в виде полочек или даже ступенек.

Виктор Алексеевич включился во внутреннюю связь только тогда, когда работу закончил.

– Опять камень. Да тут целый валун громадный попался, – услышал он ворчание одного из солдат.

Но Собакин хорошо знал, как солдаты не любят рыть окопы, поэтому на ворчание особого внимания не обратил, сказал только с усмешкой:

– Копай-копай. Это твоя безопасность. Хромов!

– Я!

– Почему двое не работают?

– Я их надумал на скалы посадить. Тут сразу две прямо как столбы воротные стоят. Как раз у выхода на хребет. Оттуда, сверху, стрелять удобно.

– Хорошо. Я согласен, пусть наверх лезут. Думаю, по паре бойцов на каждой скале поместится, – ответил Собакин, притянул ближе ко рту микрофон шлема и сказал: – Майор Феофилактов! Слышите меня?