С другой стороны, все большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки окруженцев, не желающих сдаваться на милость оккупантам и делающих все возможное, чтобы вырваться из полуплена в виде, говоря военным языком, «петли», «мешка» или «котла».
А вот к концу 1941 года от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:
Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет, и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. На них были запечатлены кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах мирные граждане и военнослужащие, разрушенные церкви, истерзанные человеческие тела славян, массовые сцены расстрела цивильных в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях, и прочее варварство.
— Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверету… это он, — скороговоркой бубнил испуганный полковник.
— Кто такой Эверет?
— Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.
— Где он сейчас находится? — спросил Федоров.
— Он погиб под обломками дома… Его накрыла обрушившаяся стена…
Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно неравнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатленных объективом фотокамеры.
Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники отправили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую внутрика-мерную оперативную разработку.
Надо отметить, что в лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с соплеменниками не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что «…политика — слишком важное дело, чтобы доверять ее политикам». Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.
Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:
Один из агентов из числа немцев заметил, что Бойе сильно нервничает по поводу своих дневниковых записей.
Вскоре — это было 26 сентября 1943 года, контрразведчики СМЕРШа получили дополнительную информацию, что полковник с 1936 по 1938 год служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило армейских чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист — не перевоспитавшийся лагерем и обстановкой враг.
Для оперативников теперь Бойе занимал больше места в их мыслях, чем друзья — в их сердцах. Они днем и ночью готовили себя к окончательному действу — расколоть скрытного фашиста.
И вот наконец удача — в нескольких лагерях для военнопленных, в частности, в № 27 и 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку: бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР СМЕРШ Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.
Из дневника полковника Бойе: