Нет более приятной обязанности для командира подводной лодки в военное время, как составление доклада об успешно проведенной операции. Донесение должно раскрывать суть дела, но быть сжатым, хотя и приправленным красочностью описаний и вызывающей бравадой, потому что его будут читать другие, а не только командование, которому оно адресовано. Моряки на других подлодках в пределах радиоприема быстро расшифруют радиограмму, и она разойдется по кают-компаниям, где каждое слово будет разобрано как с точки зрения грамматики, так и военной тактики. И в этом прекрасном упоении победой должны быть приняты во внимание газеты и книги по истории и давняя традиция кратких, метких эпиграмм, украшающих документацию в государственных военно-морских архивах. Только занудный и лишенный воображения капитан не потратит массу творческих усилий на послание, за напускным безразличием и скромным намеком на героизм которого очевидны надежность лодки и экипажа.
Маш начал составлять свой доклад, ночью обошлось без контакта с противником, и рано утром мы, пройдя между двух островов, стали двигаться вперед со скоростью, которую позволяли развивать два двигателя, и взяли курс на Палау. И теперь, прежде чем возобновилась наша разрушительная миссия, нам была предоставлена возможность вспомнить о гуманизме.
Я начал отращивать усы вскоре после того, как мы покинули Брисбен, увлеченный оригинальной теорией, которую вскоре предстояло проверить. Я стоял вахту с четырех до восьми и приглаживал пальцем свои усы, когда что-то показалось на горизонте. Мы были в то утро необычайно бдительны на мостике, несмотря на неизбежное расслабление после боя, не столько из-за обостренного чувства опасности, сколько из-за растущего духа состязательности. Молодой рулевой Альфред Симонетти нес вахту вместе со мной. Этот вежливый, мечтательный парнишка гордился своим талантом сигнальщика, и своего рода соревнование развернулось между нами в отношении того, кто первым заметит на поверхности воды какой-либо объект. Поэтому, увидев мачту маленького рыбацкого бота, я прокричал об этом с такой гордостью, точно это был авианосец. Артрасчеты встали к палубным орудиям малого калибра, и подводная лодка осторожно приблизилась к боту. Дали пулеметную очередь по его носовой части, когда подошли на расстояние выстрела, чтобы предупредить их о серьезности наших намерений. Но, когда подошли поближе, наша подозрительность переросла в сочувствие. Это было одномачтовое рыбацкое судно типа шхуны, длиной всего двадцать футов, и находилось оно довольно далеко от берега, а шестеро членов его экипажа были слабы, испуганы и, вероятно, умирали от голода.
Ни один из них не говорил по-английски, и мы послали за нашим каютным юнгой филиппинцем Хуаном Оро Джейсоном. Он задействовал все свои языковые возможности, взяв вежливый тон, но ничего не вышло. Затем мы попробовали обратиться к помощи нашего каютного юнги. Иисус Чаргулаф Маналисэй был с нами только с того времени, как мы отбыли из Брисбена, но уже прослыл неисправимым лентяем, но никто не сомневался в его знании родного языка. У него тоже ничего не получилось, мы стали объясняться знаками.
В конце концов мы поняли, что они малайцы, их двигатель забарахлил, был глубокий штиль и они долго дрейфовали без воды и питья. Первоначально они были вдевятером, но трое уже умерли, один из выживших был слеп, и у двоих других имелись все признаки цинги. Так войне пришлось подождать, пока мы доставали все, что у нас было из запасов, - хлеб, воду, консервы, сигареты и передавали их нашим маленьким смуглым братьям в рыбацком боте. Мы оставили их с запасом на две-три недели. Когда мы отчаливали, один из них с трудом поднялся, изобразив жест, который, как я всегда думал, родился на американском профессиональном боксерском ринге, - рукопожатие над головой. Каким-то образом оно подчеркивало, что мир тесен.
Во второй половине дня мы пересекли экватор, и тут мои усы меня подвели.
Мы пересекали линию экватора во время нашего второго патрулирования, но без соответствующей церемонии, к большому разочарованию некоторых из наших бывалых моряков и среди них старшины группы торпедистов Рассела Pay. Pay, который, как главный торпедист, занимал более высокое положение, чем любой старший сержант, служил на военном флоте более двадцати лет и получал большее удовлетворение от посвящения в "тритоны" офицеров, наравне с рядовыми матросами, в мистериях бога моря Нептуна. Он руководил в таких случаях, как мне довелось узнать, с такой большой важностью, что его огромный живот выпирал еще больше.
Может быть, в моей памяти отложилось преувеличенное представление о размере его живота. Он был обильно смазан жиром и сажей, и, прежде чем кончился день, мне пришлось его поцеловать.