Боевой 19-й

Анюте Быковой трудно было смириться с тем, что муж без руки. Глянет на Семенову культяпку, подожмет губы и из хаты вон. Выплачется и снова в хату.

Пришел новый председатель сельсовета, бедняк Федот Тычков, и на жалобы Анюты спокойно сказал:

— Абы не без головы. На тот случай и даны две руки человеку. Ты радуйся. Твой вот вернулся, а Люба-хин никогда не вернется. Понимать надо.

Он подробно расспрашивал Семена о положении на фронте, о земляках, о том, что делается в городах и как живут там люди, и чем думает теперь заняться Семен.

—: Как чем! — удивился Семен. — Крестьянством.

— Трудно тебе будет..

— Понятно трудно, Федот Лукич, но надо прилов-чаться. Вот вишь, как кручу цыгарки, — показал ой.

— Их вовсе можно бросить, цыгарки-то. Ты вот головой шевели.

Они выпили и закусили.

— У меня струмент есть, — продолжал Семен мечтательно, — топор, пила, фуганок. Плотництвом, сто-лярством займусь.

Федота Лукича от хмельного бросило в пот, он раскраснелся и от второго стаканчика отказался наотрез.

Прощаясь, еще раз заметил:

— Тебе теперь головой больше работать надо, а не р»укой. Ну, поглядим еще, обмозгуем. Староват я стал, Семен. Ноги не держат, на уши и глаза ослаб. Мне пора, брат, на печь, да делов пропасть. Ну, будь здоров!

Не прошло и недели, как Семена вызвали в сельсовет.^ Его ожидали представитель из укома партии Чекунов и Федот Лукич.

Федот Лукич, пододвинув к столу табуретку, жестом пригласил Семена сесть. Чекунов снял пенсне и, протирая платочком стекла, смотрел на Семена близорукими глазами. На нем была кожаная фуражка с (красной звездой и новая солдатская шинель, длинные полы которой почти скрывали ботинки с туго намотанными обмотками. Через плечо висел в кобуре револьвер.

— Здравствуйте! — он надвинул на нос пенсне и подал Семену руку*

— Здравия желаю, товарищ, не знаю, как вас величать.

— Чекунов. Подсаживайтесь поближе.

Он вытащил тетрадку и карандаш, но ничего не записывал.

— Бедняк?

— Так точно, бедняк.

— Ну, расскажите нам, как воевали, товарищ Быков, — начал Чекунов.

— Ох, — покачал головой Семен, — это больно долго. Я ведь с самого четырнадцатого.

— А вы о гражданской.

— В гражданской я добровольно. Бился под Тамбовом. Вот, — показал он на культю. — Бились мы люто, невозможно рассказать. Людей было маловато и патронов не хватало. Одиннадцать атак отбыли, а все же ослабли. Слыхали, будто измена была, а то бы мы устояли. А вы это к чему, товарищ?