Боевой девятнадцатый

— Их тысячи, а нас сотни! — свирепо крикнул Устин, и когда казаки, делая перебежку, стали приближаться к окопам, он заметался и заорал в приступе ярости: — Дай патронов!.. Дай скорее!..

Выхватив у Семена гранаты и зарядив винтовку, он выскочил из окопа.

— Что он задумал?! Что он делает?..

— Стой! — закричали ему вслед.

— Не мешай! — ответил Семен.

Устин пробежал шагов тридцать по направлению к противнику, метнул гранату и, выстрелив несколько раз с колена, побежал навстречу казакам. Следуя его примеру, из окопов выскочил рыжий Клим и несколько бойцов. Это воодушевило остальных. Выхватив наган, Паршин скомандовал:

— За революцию — вперед!.. Ур-ра-а!!

— Ур-ра-а!.. — загремело в ответ.

Коммунистическая рота бросилась в контратаку. Сухо трещали выстрелы, строчили пулеметы, рвались гранаты. Зиновей втащил свой пулемет на крышу товарного вагона. Грохнули орудийные выстрелы… Атака была отбита, но как долго протянется передышка — никто не мог сказать. Временный успех не очень радовал. Бойцы не досчитывались многих. Не стало и рыжего Клима. Тяжело раненного Семена перевязали и осторожно перенесли в помещение станции.

Вечер. Изредка одиночные выстрелы вспугивали тишину. Рота насторожилась и ждала боя.

Устин был мрачен и молча чистил пулемет. Напрасно Зиновей старался с ним заговорить. Он отвечал односложно и нехотя.

Пробравшиеся из города коммунисты сообщили Паршину о том, что днем казаки схватили Надю Болдину и никто не знает, что с ней. Паршин еще больше осунулся. Лихорадочно поблескивавшие глаза глубоко запали. Он часто вздрагивал и, что-то обдумывая, подолгу смотрел в одну точку. Устин осторожно на него поглядывал, вспоминал о белокурой девушке в агитпункте и хмурился.

Улучив минутку, Петр подошел к Устину и, словно про себя, сказал:

— А туда, как думаешь, пробраться… нельзя?

Устин попробовал замок пулемета, щелкнул курком и безнадежно покачал головой.

— Нельзя.

Паршин тяжело вздохнул.

— У тебя есть махорка?

Устин молча подал кисет.

Паршин скрутил цыгарку и, не зажигая спичку, чмокал губами, пробуя раскурить.

— Потухла, — сказал он.

— А вы ее не зажигали.

— Разве?..

Паршин постоял в раздумье, потоптался, затем вернулся на свое место.

XII

Быльников сидел в отведенной квартирьером комнате.

«Выбрал минутку, чтобы написать тебе и… пожаловаться на жизнь. Родная Вера, я стараюсь не задавать себе вопросов, за что я борюсь и для чего должен жертвовать своей жизнью. Ради кого и чего… Любимая, я устал от походной жизни и от этой страшной войны, преисполненной мерзости и бесчеловечности. Я чувствую себя в этом мире глубоко несчастным и одиноким. Любимая…»

— Ах, нет, не то, не то… — бормочет он и мысленно продолжает письмо:

«…Я не могу рассказать тебе о том, что я желал бы…»

В соседней комнате девушка в белом ажурном платье бренчит на гитаре. Она пробует напевать, но голос срывается. В комнату к Быльникову вплывает нежный запах духов и пудры. Сотник понимает: девушка старается ему понравиться.

«Ну, что ж… пой, девушка, пой…»

Он закрывает глаза… Перед сомкнутыми веками темнота. Потом вдруг ярко, как в свете молнии, предстали: пленный, зарубленный по приказу Бахчина, казак перед костром, поющий молитвенно и грустно о Кубани и жене, девушка-разведчик… Где она?..

За стеной девичий голос под аккомпанемент гитары выводит:

Все сметено могучим ураганом,
И нам с тобой осталось кочевать…

Быльников вскочил и, расстегивая ворот гимнастерки, выдохнул:

— Вера!

Песня оборвалась. В комнате стукнула гитара и заныла, как стальная пила. Отчетливый шепот:

— Это он тебя зовет…

Быльников оглянулся и громко сказал:

— Нет! Простите! Я никого не звал.

Он торопливо сунул неоконченное письмо в карман и, словно слепой, пошел к выходу.

Надя сидела бледная, измученная жаждой. Перед Бахчиным лежали бланки опросных листов. Сейчас они не вызывали у него никакого недоумения и раздражения.

Прямым, угловатым почерком он старательно вывел: «Болдина Надежда». Не глядя на нее, спросил:

— Фамилия?

— Болдина, — ответила она устало, тоном полного безразличия.

— Имя?

— Надежда.

— Отчество, год и место рождения… губерния… уезд… волость… Тэк-с, тэк-с. Вероисповедание?..

Все было записано так, как требовалось. Бахчин откинулся в кресле, свел руки и, хрустнув пальцами, поднял брови.

— Итак, Болдина Надежда Игнатьевна, — выговорил он, растягивая слова, — я вас слушаю.

Надя молчала.

— Я вас слушаю, — повторил он.

— Что вы хотите?

— Ну, я вам помогу, — навалился он грудью на стол. — Расскажите нам подробнее о вашей чекистской деятельности. Какие конкретно задачи возлагали на вас?

Надя молчала.

— Ну, что же, красавица, откройтесь.

— Мне нечего добавить к тому, что вам уже известно из сведений контрразведки.