Боевой девятнадцатый

Холодов, услышав «ура», поднимает свой отряд и, размахивая наганом, кричит:

— За мной, солдаты революции! За советскую власть! — и бежит вперед.

Бойцы поднимаются за ним.

— Вперед! Вперед! — кричит Устин и мчится на новую позицию, и снова очередь за очередью посылает его пулемет.

Казаки не выдерживают напора и, оставив завод, поспешно отступают к лесу.

Сколько пережито каждым за эти минуты! Бойцы двух отрядов, черные от пыли, возбужденные, встречаются на заводе. Каждый старается рассказать о том, что он увидел и испытал сегодня. Некоторые были первый раз в бою. Но закипает гнев и кручинится сердце оттого, что многие друзья остались там, на поле битвы.

Холодов, сверкая карими глазами, передает штабу укрепленного района: «Завод Рихард-Поле в наших руках!»

Вечер. Темно. После непрерывного восьмичасового боя проходит возбуждение, и красноармейцы ощущают смертельную усталость.

На помощь прибывает новое пополнение — батальон губвоенкомата. Город в руках защитников.

Мамонтов приказывает генералу Постовскому начать новое наступление по всему фронту, бросив в действие все резервы.

Не спавший три дня и три ночи, с посеревшим и осунувшимся лицом, начальник штаба укрепрайона принимает новое донесение.

«Белым удалось после трех дней боев восстановить переправы через Дон и перебросить войска на левый берег. Прорвавшись в юго-западный оборонительный сектор, они смяли малочисленные части 607-го полка и ворвались в слободу Чижовку. Бронепоезд противника открыл орудийный огонь по Плехановской улице и заводу Рихард-Поле. Белые заходят бойцам батальона губвоенкомата, роте курсантов и отряду Холодова в тыл».

Начальник штаба укрепрайона держит холодную трубку и, пошатываясь от усталости, опускается на стул.

Резервов больше нет. Оружия мало, боеприпасы на исходе, но есть еще люди и воля к сопротивлению.

Штаб укрепрайона приказал командирам немедленно покинуть позиции и вывести отряды из окружения.

Рота курсантов отошла к Чугуновскому кладбищу и, миновав зашедшего в тыл врага, отступила в центр города. Батальон губвоенкомата прикрывал отступающую роту курсантов и дрался до последнего патрона.

Устин чувствовал, что силы защитников, обороняющих город, истощились. Боеприпасы кончились. Отряд с трудом, последними патронами, отбил очередную атаку казаков и находился сейчас в отчаянном положении. Сосед Устина, молодой боец с потрескавшимися губами и серыми от пыли бровями, с ожесточением рванул затвор, выбросил из винтовки последнюю гильзу и, криво усмехнувшись, устало сказал:

— Все.

— Береги, — ответил Устин и протянул ему три патрона. Тот жадно накрыл их своей ладонью и молча пожал руку Устину.

Получив приказ отходить, Холодов на минуту задумался над тем, как отвести отряд без потерь и не сделать его мишенью для вражеского огня.

Пожилой боец, жестикулируя, обратился к Холодову. Холодов, внимательно выслушав его, закивал головой и приказал бойцам:

— Бурьяну, травы, все, что может гореть! Живо!

Пожилой боец стоял возле Холодова и, прищурив глаза, спокойно смотрел через бруствер.

Это был человек с подстриженными седыми усами, маленькой с проседью бородкой и довольно живыми глазами. Старая солдатская шинель сидела на нем ладно, затянутая в талии брезентовым ремнем. Военная выправка выдавала в нем старого воина. Долгим и пристальным взглядом он остановился на Устине и, подмигнув ему, улыбнулся.

— Не узнаешь?

Устин напряг память. Да где же он видел этого красноармейца?

— Ах, да! — спохватился Устин. — Льговский товарищ? Вместе на проспекте газету читали?

— Верно. А я думал, не признаешь. Ну, иди, торопись.

— Так пойдем вместе.

— Нет, браток, тебе идти, а мне прикрывать тебя. Иди, хорошо воюй, да меня помяни добрым словом, если жив будешь.

На бруствере, во всю длину окопов, поднялся густой дым от зажженного бурьяна. По команде Холодова из траншей один за другим стали выпрыгивать бойцы. В окопах остался старый красноармеец с несколькими бойцами, ведя редкий огонь по врагу. Вытаскивая пулемет, Устин оглянулся. Старый солдат провожал бойцов взглядом; когда Устин взялся за пулемет, чтобы тащить его за собой, он увидел, как солдат поднял в вытянутой руке винтовку, словно бы салютовал отряду. Дым, стлавшийся над окопами, хорошо маскировал отходивших бойцов. Через пятнадцать минут они пересекли Плехановскую улицу и вышли в зону сравнительной безопасности.