– Он меня читать научил, по-простому и по-латыни. И много чего рассказал, из Библии и из других книг. Мы ведь вообще не понимали, что происходит. Видим – черви. Взрослые от них умирают, а мы их давим, но когда много, тоже можем умереть. Это если простые бесы, вроде рядовых. А в крепости…
– Постой… – В мозгу отца Павла что-то забрезжило. – Так вы воюете с демонами?
Ребята переглянулись. Белобрысый медленно покачал головой:
– Зачем нам с ними воевать?
– Как – зачем?
Йони запустил пальцы в свой ежик.
– А вот так. Зачем? Отец Герасим тоже говорил: воюйте с ними и побеждайте, вы Божье воинство, Господь вам дал силу. И мы сначала так думали. Дрались с ними, как идиоты. А потом до меня дошло. За что мы деремся? За взрослых, которые нас сюда зашвырнули? А вы знаете, что мы все здесь – не детдомовские? Наши мамы и папы подмахнули расписочки и получили от министерства… как это называется? Денежные компенсации. За утрату любимых чад. Во имя всего человечества. Что, не знали?
У отца Павла заломило в висках и во рту появился нехороший кислый привкус.
– Ну как, все еще думаете, что мы должны с кем-то там воевать?
Священник сглотнул кислый ком и попытался найти ответ:
– Хорошо. Пока вы дети, демоны вам не страшны. А что дальше? Вы ведь вырастете.
Йони нехорошо усмехнулся:
– Когда мы вырастем, демоны уже уйдут. Перед этим раскачав правительства всех стран так, что их можно будет сбросить одним пинком. Это здесь нас двенадцать. А в соседнем бункере – еще двадцать. А по всему району – больше тысячи. А по всей Земле… Хотите посчитать?
Мальчик смотрел на священника не мигая, и в темных недетских глазах отцу Павлу неожиданно почудилось что-то похожее… что-то, уже виденное там, у костра. Вправду ли демоны бессильны против детских сандалий? А что, если этот мальчик… Священник тряхнул головой. Не до´лжно так думать. Это просто ребенок, обиженный на весь мир ребенок. У него еще будет время одуматься.
– Спасибо за обед. – Отец Павел привстал, опираясь на стол. – Не могли бы вы указать, где похоронен отец Герасим? Я хотел бы помолиться на его могиле.
Дети странно переглянулись. Священник ожидал, что ответит Йони, но заговорила девочка:
– У нас тут очень мало еды. Он ведь мертвый, ему уже все равно, понимаете?
Мир снова пошатнулся, но усилием воли отец Павел вернул его на место. Мало еды. К чему пропадать мясу? Все правильно. Простая логика выживания.
– Хорошо, – через силу произнес он. – Покажите, где вы похоронили кости.
– А кости – источник кальция, – хмыкнул малыш (Лука? Томас?) на дальнем конце стола. – Вы же сами говорили – нам надо расти.
Священник с минуту смотрел на обращенные к нему детские лица – правда ли они смеются, или все же показалось? – а потом развернулся и побрел прочь.
Отец Павел засыпа´л трудно, но наконец заснул, и ему приснился сон.
Он стоял на холме, невысоком холме над некогда плодородной, а теперь выжженной и пустой равниной. На холме он был не один. Рядом стоял полковник Жерар. Воротник его рубашки был измазан темным, но зубы насмешливо блестели. С другой стороны Йони и одиннадцать его апостолов (двенадцать, если считать мертвого отца Герасима, а он тоже был там) смотрели в наступающую темноту. Ветер, дующий с равнины, раздувал их волосы. Ветер нес веточки, листья и мелкую шелуху, все это корчилось и сгорало в потоках нестерпимого жара, но горстка людей на холме пока держалась.
– Выстоим?! – крикнул сквозь рев ветра Жерар.
– Конечно, выстоим, – спокойно ответил мертвый отец Герасим, и все бы хорошо, только лицо мертвеца было изъедено будто мышиными зубами.
С равнины катилось темное облако, и чудились в этом облаке странные формы – крылья? Когти? Клыки? Нет, ничего, что способна вообразить человеческая фантазия, не нашлось в облаке, все было слишком чужим и чуждым.
– Мы будем сражаться, – сказал Йони, и на бледном лице отчетливо выступили скулы и маленький, упрямо сжатый рот. – Мы будем сражаться, мы только не знаем как. Мы ведь еще дети.
Отец Павел положил руку ему на голову, ожидая почувствовать под пальцами колкий ежик, но вместо этого рука его зарылась в жесткие вихры. Взглянув вниз, он увидел, что не Йони стоит рядом с ним, а веснушчатый служка из церкви и что нет никакого холма, а кругом закат, и благолепие, и тонкий малиновый звон колоколов, и прихожане спешат на службу. Вовсе не жаркий, а свежий ветерок треплет листву берез; листочки оборачиваются к ветру самой нежной, самой глянцевой стороной и весело блестят. И носится этот блеск над толпой, и становится все ярче, все пронзительней и никак нельзя его удержать и понять, что же он все-таки такое, этот блеск…
– Вставайте! Ну, просыпайтесь же!
Отец Павел сел и больно врезался головой в потолок. Из глаз посыпались искры.
– Что? Что такое?
Кто-то тряс его за рукав, и, приглядевшись, священник понял, что это щуплый Анджей. Кругом было темно, только в руках у мальчишки светился фонарик-карандаш. Узкий луч света прыгал по стенам, пока не добрался до глаз священника и не ослепил его.
– Да вставайте же. Ваш друг проснулся. Йони хочет, чтобы вы посмотрели.
– Посмотрел? На что?