Боевые псы не пляшут

– Да вспомни ты, слякоть, о своих предках-волках. Соберись с духом. Перестань трусить. Представь, что твой хозяин – тот, у кого тебя украли, – смотрит на тебя сейчас. Ты же не хочешь разочаровать его? Ведь не хочешь, правда? Он смотрит на тебя.

Куко вдруг затих. И как будто призадумался.

– Хозяин… – простонал он.

– Да. И он смотрит на тебя. Разве ты не видишь? Смотрит, как ты дерешься, и приговаривает: «Хороший… хороший пес».

Он помедлил еще мгновение. Потом глубоко вздохнул и словно преобразился. Испуг исчез, сменившись какой-то дикой отчужденностью, и я увидел, как в этот высший и последний час ему на помощь пришли позабытые древние инстинкты. И, как по волшебству, исчез маленький, робкий, насмерть перепуганный терьерчик – вместо него появился настоящий пес. Я видел, как он торчком вздернул уши, взъерошил шерсть на загривке и на темени, ощерился и сильно дернул поводок, требуя отстегнуть карабин с ошейника. И под гремевшие вокруг нас смех и крики бедный песик, наконец-то обретший мужество, словно почувствовал на себе взгляд своего потерянного хозяина, разинул пасть, закрыл глаза и ринулся прямо на меня. Я же, почувствовав, что и меня спустили с поводка, успел приподняться на задних лапах, принять его передними и молниеносно сомкнуть клыки у него на шее под углом челюсти, где проходит главная жила: перекусишь ее – быстро, чисто и милосердно отправишь собаку на Темный Берег.

· 7 · Кто рано встает, тому Бог подает

Я, разумеется, прошел испытание. И уже на следующее утро получил право на изрядный кусок мяса и отдельную клетку на Барранке, в помещении для бойцов. Нас, претендентов на чемпионское звание, содержали как принцев, потому что люди видели в нас возможность заработать. Не могу сказать, узнал ли меня кто-нибудь, видевший прежде мои выступления, а потому не могу, что из человечьей речи разбираю лишь отдельные слова и краткие команды, да и их тоже, как все собаки, воспринимаю больше по тону, чем по смыслу. Не знаю, что могли бы сказать по этому поводу мои новые хозяева, но факт в том, что они во мне признали или узнали бойцового пса. Немудрено – с моим-то, извините, экстерьером, с моими клыками, с моими подрубленными ушами, с моими шрамами и с моей смертоносной стремительностью в миг убийства. Как я и предполагал, жертва бедного Куко была не напрасна. Я оказался там, куда и стремился попасть.

Чуть не целый день я провалялся в клетке, стараясь не думать ни о терьере, ни о Томасе, усталом лабрадоре. Таким псам, как я, думать вообще вредно, а особенно, если в прошлом, то есть в памяти, у них – кровь. Воспоминания перемешиваются с настоящим, сны делаются кошмарами, и, как я уже говорил, наступает такой миг, когда мозги начинают двигаться у тебя в голове, и ты перестаешь понимать, где ты, на самом ли деле все это происходит или привиделось, сейчас или было давным-давно. Так что думают пусть собаки вроде Агилюльфо, благо у них для этого занятия есть и охота, и время, и условия. Я же лежал на полу своей клетки и ограничивался ожиданием дальнейших событий. И во второй половине дня дождался – одно по крайней мере не замедлило случиться.

Оно было неизбежно. Новые хозяева захотели испробовать меня на собачке калибром покрупнее, чем был покойный Куко: свести с бойцовым псом. И еще не наступил вечер, как я снова оказался на ринге, и на этот раз – перед совсем иным противником. Уж какой там спарринг. Ко мне вывели гигантского пса – широкогрудого, с квадратной мордой и обрезанными ушами: таких собачек люди называют «немецкий дог». Это было самое основное, но от моего опытного взгляда не укрылись и кое-какие подробности. Я сразу понял, что схватка будет не насмерть: устроители никогда не пойдут на то, чтобы два прекрасных экземпляра бойцовых собак уничтожили друг друга. Пес, который стоял передо мной – нас обоих держали на поводке – и скалил зубы, был не из бывших знаменитостей, ныне служащих «грушей» для восходящей звезды: нет, это был молодой, хорошо тренированный боец в расцвете сил и в отличной форме. Мускулы и оскаленные клыки это доказывали.

Я хотел договориться с ним. И пролаял – давай, дескать, поборемся не всерьез. Разыграем спектакль, устроим ничью, достигнем этого… как его? парапета, пиетета? – и разойдемся по клеткам. Однако его, что называется, заело. Оно и понятно – молодой, самоуверенный, амбициозный… Метит в звезды. Мнит себя Вольтом[9] или еще кем-то из кино. И вместо того, чтобы ответить вежливо, зашелся вызывающим лаем, стал рваться с поводка, будто не слыша мое разумное предложение.

– Не стоит относиться к этому так серьезно, – настаивал я.

– Да я тебя сейчас в клочья разорву, – снизошел он наконец до очень высокомерного ответа. – Рухлядь старая.

Раньше такое обращение проняло бы меня до печенок. И я нашел бы, что сказать. Но все же я не первый год живу на свете. И потому холодно смерил его взглядом сверху донизу, глубоко вздохнул, подобрался, дернул поводок так сильно и внезапно, что вырвал его из рук человека, – и налетел на дога.